– Простите, не присутствовал, – перебил Распутина Вандам.

– Речь шла о всеподданнейшем докладе генералов-квартирмейстеров, представленном в начале 1916 года, где говорится о неизбежности социальных потрясений в случае, если немедленно не национализировать железные дороги, оборонную промышленность, банки, не положить конец воровству Земгора и о необходимости скорейшего выхода из войны под любым благовидным предлогом.

– Слышал, но даже не надеялся, что государь пойдёт на столь радикальные перемены…

– Это суверенное право суверена, простите за каламбур. Я говорил Потапову, что игнорирование обстоятельств не изменяет их, но здорово влияет на последствия…

– Прикажете самовольно взять на себя функции государственного управления? – криво улыбнулся Вандам. – Боюсь, что даже будучи облеченными правительственными полномочиями, мы вряд ли остановим сход лавины.

– Лавину не остановить, – согласился Распутин, – но слегка подредактировать направление её движения вполне можем. Вот смотрите, как выглядит структура заговора…

Распутин положил перед собой чистый лист бумаги и взял в руки карандаш.

– Из Петрограда вся картина не видна. Кажется, что разные люди совершенно случайно испытывают одни и те же чувства, говорят похожие слова, оказываются в нужное время в нужном месте. Не только зрители, но даже присутствующие на сцене актёры не догадываются, что получают инструкции из одного центра. Это становится видно только после получения конфиденциальной финансовой информации – кто, кому, когда и сколько платил.

– Именно за этим вы ездили в Стокгольм?

– И за этим – тоже. В результате анализа денежного и вексельного оборота удалось выявить три пересекающиеся инициативные группы, каждая из которых ориентирована на выполнение отдельной задачи, но в совокупности они создадут необходимые и достаточные условия для государственного переворота…

Распутин нарисовал три пересекающихся круга. В первом размашисто вывел слово «хлеб». Задумавшись, перечеркнул написанное, исправив на «голод».

– Вот это, – ткнул он в слово со зловещим для России значением, – главный таран и основное топливо предстоящих беспорядков. Установленная Особым совещанием по продовольствию в 1915 году суточная норма подвоза и потребления Петрограда составляла 120 вагонов зерна, муки и 50 вагонов фуражных хлебов, исходя из загрузки одного вагона одной тысячей пудов. Однако зимой 1916 года в город поставлялось всего 74 вагона продовольственных хлебов и 32 вагона фуража, что привело к появлению хвостов. В декабре 1917 года поставки сократились до 48 вагонов. А сейчас, в январе 1917 года, – Распутин нарисовал и обвел цифру 20, - суточная норма потребления Петрограда обеспечивается всего на одну шестую.[33] Ситуация премерзкая. В феврале Петроград гарантированно останется без хлеба, его не успеют довезти, перемолоть, испечь, даже если найти ресурсы и начать исправлять ситуацию немедленно.

– Господи! Это же катастрофа… Голодные бунты, – прошептал побелевшими губами Непенин, – Алексей Ефимович, вы что-нибудь знали об этом?

– На совещании генерал-квартирмейстеров не раз поднимался вопрос о неудовлетворительном ходе хлебозаготовок, – нахмурился Вандам, – но что греха таить, такие конкретные, убийственные цифры я не припомню. Может быть, потому что продовольственная проблема не сегодня родилась. Она вороном вьётся над всеми крупными городами – против довоенных времен цены на продукты взлетели в два-три раза, невзирая на частные меры отдельных губернаторов запретить вывоз хлеба из губерний, ввести твердые цены или госзакупки.