Если они испугались, что ты можешь умереть, почему прежде всего они попытались отравить тебя?

Вопрос напугал Детту не меньше, чем мимолетное чувство жалости. Она не привыкла задавать себе вопросы, и более того, звучавший у нее в голове вопрошающий голос, кажется, вовсе не походил на ее собственный.

«Стало быть, ухандокать меня этой отравленной жратвой они не хотели. Хотели, чтоб мне поплохело, вот и все. Чтоб сидеть тут и ржать, покамест я буду блевать да стонать, вот чего».

Выждав минут двадцать, она двинулась вниз, к песку, цепляясь пальцами за землю, подтягиваясь на сильных руках, по-змеиному извиваясь и ни на секунду не спуская глаз с Эдди. Она предпочла бы подождать еще часок, даже полчаса: лучше бы сопливый гаденыш углубился в царство снов не на одну-две мили, а на десяток. Но Детта просто не могла себе позволить такую роскошь, как ожидание. Настоящий Гад мог вернуться в любой момент.

Приближаясь к тому месту, где лежал Эдди (он все храпел; звук напоминал жужжание циркулярной пилы, которая вот-вот сдохнет), она подобрала обломок камня, подходяще гладкий с одной стороны и подходяще зазубренный – с другой.

Ее ладонь обхватила гладкий бок камня, и Детта, с тусклым блеском убийства в глазах, ползком двинулась дальше, туда, где лежал Эдди.

План действий Детты был жесток и прост: изо всех сил бить Эдди зазубренной стороной камня до тех пор, пока и он не станет таким же мертвым, бесчувственным и недвижным, как камень. Тогда она заберет револьвер и дождется возвращения Роланда.

Когда его тело примет сидячее положение, Детта предоставит Роланду выбирать: вернуть ее в ее родной мир или отказаться и быть убитым. «Тебе со мной все равно подыхать, заинька, – скажет она. – А хахаль твой приказал долго жить, стало быть, из того, про что ты тут языком махал – дескать, хочу то, хочу се – ничего боле не выйдет».

Если бы револьвер, который Настоящий Гад дал Эдди, не сработал (такая возможность существовала – Детта никогда не встречала человека, которого бы боялась и ненавидела так, как Роланда; она считала его способным на любую низость, на любое коварство), она бы все равно разделалась со стрелком, прикончив его камнем или же голыми руками. Стрелок был болен, у него недоставало двух пальцев – Детта сумела бы справиться с ним.

Но когда она приблизилась к Эдди, ей в голову пришла тревожная мысль. Это был еще один вопрос, и его опять задал голос, показавшийся чужим.

А что если он узнает? Если в ту же секунду, как ты убьешь Эдди, он узнает, что ты сделала?

«Ни фига он не узнает. Больно уж занят тем, чтоб надыбать свое лекарство. И перепихнуться, насколько мне известно».

Чужой голос не ответил, однако семя сомнения было заронено. Детта слышала, как они толковали, думая, будто она спит. Настоящему Гаду непременно нужно было что-то сделать. Что именно – Детта не знала. Ей было известно одно: это имеет какое-то отношение к какой-то башне. Не исключено, что Настоящий Гад считал эту башню полной золота, или брильянтов, или чего-то в этом роде. Чтобы добраться до башни, сказал он, ему необходимы Детта, Эдди и кто-то еще. Детта догадывалась, что, наверное, так и есть. Иначе что здесь делать этим дверям?