- Тихо! - вдруг сказала Алевтина.
Люди замерли, с востока донесся гул, там шла колонна грузовых машин, шум затихал, вскоре и вовсе сошёл на нет.
- На востоке дорога от Рохлина до Штабельного, - задумчиво проговорил Курицын. - Оседлали её, эти сволочи, но ничего перебежим.
Вдруг, слева за кустами вспыхнула стрельба, там прозвучали несколько автоматных очередей, затем перестрелка сменилось словесной перепалкой.
- Это наши! - заявил Горкин и взволнованно уставился на Вадима. - Точно говорю, голоса знакомые.
Люди рассыпались, кинули через кустарник, выбежали на поляну, поросшую жухлой травой.
- Не стрелять, свои! - закричали они наперебой.
Картина перед ними предстала весьма странная: на земле валялся мёртвый каратель, неподалёку лежало ещё одно тело, тоже мёртвое - это был партизан из отряда Задорожного, Вадим помнил его по базе. Однако при жизни он был веселее, постоянно улыбался, приглаживал непокорные вихры, в уцелевшем глазе застыло изумление, из второго вытекала кровь, создавала из лица уродливую маску. Взбешенный Ермаков превращал в отбивную мускулистого парня в форме освободительной армии, просто пристрелить его он не хотел, срывал злость, наносил тяжёлые удары по корпусу, колотил противника как боксёрскую грушу, тот пятился, закатывал глаза, фактически перестал сопротивляться, не работала развитая мускулатура против ярости советского человека. Боец РОНА согнулся пополам, выплеснул под многие струю рвоты, мощный удар в нижнюю челюсть сбил его с ног. Гена повернулся, хищно скалился.
- Наше вам с кисточкой, друзья товарищи. Надо же, и Валька Богомолов с вами, не подтопляемый наш. А мы уже думали, что больше никто и не вырвался, ушли уже, так эти двое догнали нас, в спину стали стрелять, Антоха Шитов глупо подставился, наше счастье, что у них патроны кончились.
Распрямилось ещё одно искалеченное туловище - это был дед Касьян, бледный как мертвец, со слезящемся глазами, он держался за живот, прерывисто дышал.
- Вот же падла, в ливер мне дал, - партизана кричал, он еле выговаривал слова .
- Ага, и деду Касьяну перепало, - резюмировал Гена. - Получил прикладом в живот, но ничего – оклемается, айн момент, товарищи. Сейчас закончу.
Его противник пытался подняться, однако ноги у него подламывались. Ермаков терпеливо дождался пока он встал, с мстительной ухмылкой, потёр тяжёлый кулак.
- Ну-ка, отвали, Генка! - прохрипел дед Касьян. - Сам с ним разберусь.
Партизан со скрежетом распрямился, продохнул, вот ведь прршивец, улучил момент.
- Сейчас он у меня попляшет!
- Думаешь, справишься? - Ермаков смерил оценивающим взглядом старшего товарища. - Ну давай, дед, пробуй. Ты же пострадавшая сторона.
Удар послал вояку в тяжёлый нокаут, хрустнула лицевая кость, каратель хлопнулся навзничь, пошла кровь из перекошенного рта. Дед Касьян мстительно засмеялся.
- Уважаю, молодец! - заявил Ермаков. - Давай пристрели его.
Побитый мерзавец, представлял собой унылое зрелище: он был уже не жилец, челюсть разворочена, зубное хозяйство в крошево, бедняга тихо стонал, ещё находилась в сознании. Дед Касьян поднял с земли ППШ, передёрнул затвор и вдруг передумал.