— Я получила остатки, как всегда. Мне осталась ответственность. Отец меня даже не видел. Меня никто не видел. Будь хорошей, Лотти. Веди себя хорошо, Лотти. Старательно учись, Лотти. Я всегда слушалась. Но никто не обращал внимания. Я могла бы пойти в копы, но он сказал: нет, ты слишком умная, стань ученой, будь хорошей. Я так и сделала, и что? Я все делала правильно, и что произошло?

— Что произошло, Лотти?

— Я делала все, что он хотел, а он снова женился! Ее дочь теперь красавица и умница. А меня они в упор не видели.

— Неуважительно с его стороны.

— Да, неуважительно. И неправильно. «Ах, Лотти, я десять лет прожил один…» — с отвращением передразнила она отца. — Так мне и сказал. Притом что я всегда была рядом. Как он мог быть один, когда рядом была я? Потом заболела моя бабушка, и началось: «Позаботься о ней, Лотти». Я заботилась — пять лет. А она все равно умерла. Взяла и умерла после пяти лет моих забот. Правда, оставила мне много денег, чтобы я смогла переехать в Нью-Йорк, учиться и тренироваться. И тут я увидела на экране тебя. Ты говорила о мертвых шлюхах — уважительно, но о шлюхах! Это было отвратительно. Но ты все равно добивалась для них справедливого суда. Можно мне баночку пепси? Ты тоже хлебни. — Она снова улыбнулась, ее глаза засияли. — Будем пить и беседовать.

— Конечно. — Ева встала. — Даллас, ухожу с допроса.

Прежде чем подойти к автомату, она остановилась передохнуть.

— Я принесу, — вызвался Рорк.

— Спасибо. Надо мной автомат посмеется, хотя я в таком настроении, что что-нибудь из него обязательно выколотила бы. Господи, Мира права: она совершенно свихнутая. Больная эгоистичная сучка. Мать погибла, сестра тоже, отец в трауре, но, наверное, делал все, что мог. А ей всего мало. Мозги на месте, руки тоже, но она вбила себе в башку, что никому не нужна, вместо того чтобы стать значительной в своих собственных глазах.

— Вот поэтому, хоть она и думает, что знает тебя, она никогда тебя не знала и не узнает. — Он протянул ей банки.

— Это продлится некоторое время. Я должна все из нее вытянуть под запись. Вдруг найдется сочувствующая душа, которая попытается ее оправдать? А ее надо отправить куда подальше.

— Согласен. Мы тут, под боком.

— Если одна из нас двоих отрубится, пусть в комнату зайдет кто-то из копов.

— Ясное дело.

Лотти встретила ее улыбкой. Ева опять включила запись.

— Как мило! Я рада, что ты меня остановила, иначе мы бы тут не сидели. Наверное, у меня был приступ уныния. Мне не нравится унывать. Однажды от уныния я наглоталась таблеток, но меня вырвало.

— Когда это было?

— В день свадьбы отца. Я и раньше хотела так поступить. Подмешать таблетки в еду ему и себе. Мы бы тоже вместе умерли и остались бы вместе. Но я испугалась. — Она глотнула пепси. — Все говорили на похоронах матери и сестры: почему ты не плачешь? Но я не хотела убиваться, не хотела, чтобы все на меня глазели и считали плохой. Я была хорошей.

— Ладно. Переходим к Ледо.

— Там был форменный свинарник! Не понимаю, как люди могут так жить. Мы с тобой видим много такого по работе, но я никак не привыкну. Мне нравится, что нас называют чистильщиками: мы действительно прибираемся. Это и есть наша задача, твоя и моя. После нас становится чище.