Худой.

Мне потребовалось две секунды, чтобы узнать его.

Поль Кузен.

Дождь льет как из ведра, стекает по ветровому стеклу, погружая окружающий мир в молочную дымку. День сереет и клонится к вечеру. Я думаю о демонстрантах на той стороне автострады: они готовятся к завтрашнему дню и наверняка поглядывают на небо. Такое ощущение, что оно налилось свинцом на несколько поколений вперед. Поль Кузен может быть спокоен: даже стихии на его стороне. Это как Божье веление.

Святой Кузен за рулем. Он не пользуется дворниками, но поглядывает своим суровым квакерским глазом на мой костюм, с которого на ковровый пол его машины стекают крупные капли. Я дрожу всем телом. Потому что я рядом с Николь. Николь рядом с Фонтана. А я здесь, заблудившийся и запутавшийся. Затылок в крови. Мне трудно дышать, наверняка трещины в ребрах. Николь права, я запарываю всё. Я снял пиджак и прижимаю скомканный рукав к макушке. Кузен не скрывает своего отвращения.

Он успокоил охранника.

Мы на заводском паркинге. Роскошная машина. Кузен положил обе руки на руль. Поза человека, который считает должным показать, что он терпелив, но в то же время ясно дает понять, что не следует злоупотреблять ситуацией. Я спрашиваю:

– Можете его выключить?

Этот кондиционер меня заморозит. Я весь окоченел. Весьма в духе Кузена: полярный холод. Я так и вижу, как он натирается снегом. Такова его преподобная ипостась Димсдейла[40]

Роскошная приборная панель, роскошная машина.

– Служебная тачка?

Кузен не дрогнул. Разумеется, служебная. Второй раз я вижу его так близко: у него совершенно поразительный по объему мозг. Просто жуть берет. Все это помогает мне сосредоточиться. Я сдерживаюсь, чтобы сразу не ввязаться в драку. Осталось всего двадцать минут. Святой поборник гиблых дел ухватил меня за волосы в последний момент, я не могу повести себя с ним так, как с охранником, и профукать свой последний шанс. Я собираюсь с силами. Сосредоточиваюсь на ужасе Николь.

Я не должен упустить этот последний миг.

Кузен выражает нетерпение.

– У меня и другие дела есть! – бросает он резким тоном.

Если бы это было на сто процентов правдой, мы бы не сидели здесь, в его машине на стоянке, под проливным дождем, в день, когда весь район восстал против социального плана, который он обязан реализовать при помощи сил порядка. Да, тут у него концы с концами не сходятся.

Я ничего не говорю, потому что знаю, что Кузен встревожен. Несмотря на мое стремление действовать быстро, как можно быстрее, это верный способ все провалить.

Последний раз Кузен видел меня вчера на скамье подсудимых. Он свидетельствовал в мою пользу по приказу своего патрона. И вот двадцать четыре часа спустя он обнаруживает меня, когда я пытаюсь набить морду охраннику его бастующего завода и вид имею довольно взъерошенный. Ничего хорошего это не предвещает. Если уж я здесь, значит буду чего-то требовать. И это его удивляет, нашего святого Поля[41]. С того момента, как я увидел его входящим в зал суда, я знаю, что вызываю в нем настоящую ярость. Ведь он отлично понял, что его поимели. Только не знает, до какой степени, и это его интригует. Ему не терпится узнать. На самом деле требовать должен бы он. Он оказал мне услугу. Он принял активное участие в моем освобождении, а я, со всей очевидностью, являюсь протеже его босса, который ради меня из кожи вон лезет. Но он не представляет, чего должен требовать, наш Кузен. Обнаружить меня здесь, с видом загнанного зверя… мир перевернулся. Мое терпение окупается. Кузен начинает заводиться.