– Йован, иди домой, – только и сказала женщина. – Я не могу… Ты не должен был это увидеть. Но у меня нет сил. Чувствую, что сегодня ночью и мне предстоит увидеть то же, что и всем.

Внезапно Йован вспомнил, зачем пришел сюда. Странных, сбивчивых слов Биляны он почти не понял.

– Мой тата! – выкрикнул он. – Умер сегодня ночью! Пожалуйста, помогите мне похоронить его! Он слишком тяжелый, мне одному не дотащить.

Биляна молча смотрела на мальчика, как будто только что разглядела, осознала по-настоящему, кто перед ней. Может, травница не поняла, что он говорит, подумалось Йовану, и он хотел уже повторить свою просьбу еще раз, когда Биляна разлепила тонкие искусанные губы и медленно, как во сне, произнесла:

– Отправляйся домой и жди меня там.

– Может, я лучше подожду вас тут?

– Ты слышал, что я сказала, мальчик? Иди домой!

Он не посмел ослушаться, хотя ему не хотелось уходить одному. Женщина стояла, смотрела, как Йован бочком выбирается из комнаты и прикрывает за собой дверь.

– Иди скорее! – раздалось из-за двери. – Не стой тут! Ну же! Ты идешь?

Звучало это так, как будто Биляна боится того, что он в ее доме. Но почему? – не понимал Йован. Разве он может навредить ей или обидеть?

– Да, – пискнул он. – Иду.

Мальчик дошел до выхода и уже взялся за дверную ручку, когда за спиной его раздался грохот. Йован вздрогнул от неожиданности, остановился и прислушался.

В доме было тихо, и в этом безмолвии было что-то знакомое. Что-то очень нехорошее, гнетущее. Он не подумал, скорее, почувствовал, ощутил кожей – атмосфера стала иной.

– Биляна! – позвал он.

Слова провалились в пустоту.

– Вы упали?

Знахарка не ответила.

Как заводная игрушка с ключиком в спине (Йован не видел таких, только слышал от Милоша, что они продаются в торговых лавках), мальчик развернулся и пошел назад.

Добрался до комнаты, в которой была Биляна, и, не постучав, отворил дверь. Когда она открывалась, он внезапно вспомнил, почему тишина была такой знакомой. Он уже слышал ее – дважды за сегодняшний день. В собственном доме и в доме Савы.

Еще не видя того, что было там, в комнате, Йован уже знал: Биляна умерла. Ночь не успела подкрасться к Плаве планине, а проклятье старухи не успело дотянуться до последней обреченной. Лекарка, которая знала о смерти больше других, сама шагнула ей навстречу.

Опрокинутый стул валялся на полу. Над ним, слегка покачиваясь, свисало с балки тело Биляны. Голова свесилась на грудь, руки болтались, как у тряпичных, набитых соломой кукол, с которыми играли сестры Йована.

«Она тоже бросила меня. Я остался один», – успел подумать он.

А потом мир перевернулся вверх тормашками, и мальчик кувыркнулся, провалился куда-то вместе с ним.

Как ни старался Йован, после он никак не мог вспомнить, каким образом оказался у себя дома. Он знал, что должен был прийти в себя, подняться на ноги, выбраться из жилища Биляны, пройти через всю деревню, но все это стерлось из его памяти. Начисто.

Наверное, это было Божье милосердие, которое он решил напоследок явить измученному пережитыми ужасами ребенку, прежде чем забрать его в свои небесные чертоги вслед за всеми остальными. Если бы Йован помнил все, то, наверное, лишился бы разума.