— И ты все еще сомневаешься, все не веришь? — сказала Норна. — Так знай же, что не только сын наш находится вне опасности, но и я отомщена, хотя не искала возмездия, отомщена в лице того, кто служил могучим орудием темных сил, много раз препятствовал исполнению моих планов и даже угрожал жизни моего сына. О, ты должен будешь поверить истинности моих слов, когда узнаешь, что Кливленд, пират Кливленд, в эту самую минуту входит пленником в Керкуолл и скоро поплатится жизнью за то, что пролил кровь родного сына Норны.

— Как ты сказала, кто этот пленник? — громовым голосом воскликнул Мертон. — Кто, женщина, сказала ты, заплатит за свои преступления жизнью?

— Кливленд, пират Кливленд! — ответила Норна. — Он пренебрег моими советами и пусть теперь встретит свою судьбу.

— О несчастнейшая из женщин, — еще произнес Мертон сквозь стиснутые зубы, — ты убила, значит, своего сына, так же как убила отца!

— Моего сына? Какого сына? Что ты хочешь сказать? Ведь твой сын, твой единственный сын — это Мордонт! — воскликнула Норна. — Ведь так? Говори скорее: ведь так?

— Мордонт в самом деле мой сын, — ответил Мертон. — Закон по крайней мере считает его таковым. Но — о несчастная Улла! — Кливленд — наш сын, плоть от нашей плоти, кровь от нашей крови; и если ты отправила его на смерть, вместе с ним окончу и я свое жалкое существование.

— Что? Что ты говоришь, Воан! — воскликнула Норна. — Нет, это невозможно! Докажи, что ты сказал правду, и я найду способ помочь, я призову на помощь весь ад! Но докажи, что ты сказал мне правду, иначе я не могу тебе поверить!

— Ты — поможешь! Жалкая, самонадеянная женщина! Куда завели тебя все твои расчеты и хитрости, все твои сумасшедшие фокусы, все шарлатанство твоего безумия? Но я буду говорить с тобой как с разумным существом, я даже готов признать твое могущество — узнай же, Улла, доказательства, которых ты требуешь, и помоги тогда, если можешь.

— Когда я бежал с Оркнейских островов, — продолжал он после некоторого молчания, — тому назад двадцать пять лет, я увез с собой несчастное существо, которому ты дала жизнь. Его принесла мне одна из твоих родственниц, и она же сообщила мне о твоей болезни, вслед за которой распространился слух о твоей смерти. Ни к чему рассказывать тебе, в каком отчаянии я покинул Европу. Я нашел себе пристанище на Эспаньоле, где одна красивая молодая испанка взяла на себя роль утешительницы. Я женился на ней, и она стала матерью юноши, которого называют Мордонтом Мертоном.

— Ты женился на ней! — с горьким упреком воскликнула Норна.

— Да, Улла, — ответил Мертон, — но ты была отомщена. Она оказалась неверной, и ее измена заставила меня усомниться, имеет ли право рожденный ею ребенок называть меня отцом. Но и я, в свою очередь, отомстил!

— Ты убил ее! — вырвался у Норны крик ужаса.

— Я совершил то, — ответил Мертон, не давая более прямого ответа, — что заставило меня немедленно покинуть Эспаньолу. Твоего сына я увез с собой на остров Тортугу, где у меня было небольшое имение. Мордонта Воана, моего законного сына, который был на три или четыре года моложе, я оставил в Порт-Рояле, чтобы он мог воспользоваться преимуществами английского воспитания. Я решил никогда его больше не видеть, но продолжал содержать его. Когда Клементу было около пятнадцати лет, имение мое разорили испанцы. К отчаянию и мукам совести прибавилась нужда. Я стал корсаром и увлек с собой и Клемента на этот страшный путь. Благодаря своему искусству в морском деле и храбрости он вскоре получил в командование отдельное судно, хотя был еще совсем мальчиком. По прошествии двух или трех лет, когда мы с ним плавали далеко друг от друга, мой экипаж взбунтовался и оставил меня, умирающего, на берегу одного из Бермудских островов. Однако я вернулся к жизни и, оправившись после продолжительной болезни, первым делом стал разыскивать Клемента. Я узнал, что он тоже был высажен взбунтовавшейся командой на необитаемый остров и обречен там на голодную смерть. Я считал его погибшим.