— Да, действительно, поведение чертовски подозрительное! — повеселел Глубоков, понимая, что Лютикова нравится ему, несмотря ни на что — ни на свою взбалмошность, ни на ситуацию, в которую она попала, ни на возможную свою причастность к распространению «невидимки». Хотя Борис, доставивший домой знаменитую бабушкину мазь, здорово поколебал версию о ее причастности.
— Можете придумать хоть одну правдоподобную причину, по которой Гуркин все это проделывал? — спросила Мила, разливая по чашкам чай.
— Зачем мне придумывать? — вопросом на вопрос ответил Константин. — Я узнаю все доподлинно. Если не получится сделать это тихо, я вытрясу из вашего Гуркина правду!
В его голосе была такая уверенность, а во взгляде такая мужественность, что Мила ему даже поверила.
— Знаете, я хотел вам кое-что сказать касательно той ночи, — неожиданно перескочил на другую тему Глубоков. — Ну, той, когда мы с вами заключили дополнительное соглашение…
— Я помню, — торопливо перебила его Мила, снедаемая, помимо стыда, неопознанным томительным чувством.
— Дело в том, что…
Константин не успел договорить — телефон, прицепленный к его поясу, принялся подавать громкие сигналы. Он раздраженно чертыхнулся и, извинившись, приложил трубку к уху. На связи был Борис.
— Дедушку украли! — тонким, не своим голосом сообщил он и издал восклицание, похожее на всхлип.
— Что?! — зловещим шепотом переспросил Константин. — Украли человека, находящегося в коме? Из хорошо охраняемой клиники?
— Это не обычное похищение, — зачастил Борис. — Врачи эвакуировали его в Швейцарию. В тамошнюю клинику. Кто-то оплатил не только дорогу, но и лечение. Это он, нынешний хозяин «невидимки». Тот, кто купил наркотик. Наверное, дедушкина жизнь для него очень дорога.
— Но как позволила бабушка?!
— Бабушка улетела вместе с дедом. Она думала, что это наша инициатива — отправить старика за границу.
— Она думала! А почему не связалась с нами, прежде чем давать согласие?
— Все произошло слишком стремительно. Я только что разговаривал с ней по телефону…
— Ты сможешь отследить, кто произвел выплаты?
— Смогу, наверное, но ни секунды не сомневаюсь, что ниточка не приведет ни к кому конкретному. Дело, судя по всему, крупнее, чем мы думали вначале.
— Мне нужно бежать, — с сожалением глядя на Милу, заявил Константин, закончив переговоры.
— Вы не выпили чай, — застенчиво сказала та. Покраснела и добавила:
— И недоговорили.
— Обещаю, — поклялся Константин, — что при первой же возможности мы продолжим наш разговор.
— А Гуркин?
— Гуркина я беру под личный контроль. Кстати, забыл спросить: Листопадов отвечает вашим требованиям?
— Да, конечно, — пробормотала Мила и неожиданно вспомнила:
— Я забыла отдать ему фляжку из-под коньяка.
Константин рассердился.
— Он что, спаивает вас?
— Да что вы, что вы! Просто я замерзла, сделала глоточек…
— Мне хочется, чтобы ваша жизнь как можно скорее вошла в привычную колею, тогда и моя жизнь, скажем так, облегчится. И мы с вами сможем, не оглядываясь на обстоятельства, пить вместе чай сколько вздумается.
После этой высокопарной речи Константин выскочил на лестничную площадку словно ошпаренный. «Боже мой, я стал изъясняться, как интеллигент из плохой пьесы. Надо прекратить думать об этой женщине днем и ночью. Ни к чему хорошему это все равно не приведет, виновна она в чем-нибудь или не виновна».