— Людмила Николаевна! — громко спросил из-за двери какой-то мужик. — С вами все в порядке? Вы там?

— Там! — ответила Татьяна. Рот ее был набит печеньем, поэтому она надеялась, что гость, кем бы он ни был, не заподозрит подмены.

— Почему вы не отвечаете на телефонные звонки? — продолжал допытываться тот. — Откройте дверь! Я должен убедиться, что вы в порядке.

«Наверное, это и есть Листопадов, — догадалась Татьяна. — Что же делать? Что делать?» Она засунула в рот еще одно печенье и промямлила:

— Я не могу.

— Почему? — рассердился Листопадов.

— Я ем, — невнятно ответила Татьяна.

— Ну и что?

— Я голая.

— Но… Людмила Николаевна! — захлебнулся возмущением тот. — Почему бы вам не одеться?

— Я не штану, уперлась Татьяна, прожевывая размокшее во рту печенье и громко чавкая.

— Не станете?!

— Нет.

— Людмила Николаевна! Мне придется взломать дверь.

— Жачем? — спросила Татьяна, убежденная, что еще немного — и Листопадов догадается, что она не та, за кого себя выдает.

— Я должен убедиться, что вы не заложница.

— Только попробуйте! — предостерегла Татьяна, отчаянно шурша пакетом. Печенье ужасно некстати заканчивалось.

Панически озираясь по сторонам, она вспомнила, что продовольственные запасы Мила хранит в кладовке. Вход туда находился как раз рядом с ней, в коридоре. Обычно на полках там стояли банки и коробки, среди них вполне могло заваляться что-нибудь подходящее, чем можно снова набить рот. Метнувшись к кладовке, Татьяна распахнула дверь, и на нее в ту же секунду обрушились старые одеяла. От неожиданности она коротко вскрикнула и тут же подавилась печеньем.

— Людмила Николаевна! — забился в тревоге Листопадов, на пробу ударив в дверь плечом; — Что у вас происходит?

Татьяна прыгала на одном месте, высунув свернутый трубочкой язык, и сдавленно кряхтела, выплевывая изо рта крошки. Когда Листопадов покусился на дверь, она в последний раз отчаянно крякнула и наконец вздохнула полной грудью.

— Людмила Николаевна! — в голосе Листопадова появились по-настоящему угрожающие нотки. — Как хотите, а я ломаю дверь.

Татьяна, путаясь в одеялах, валяющихся под ногами, схватила с полки пачку «Геркулеса» и. растерзав ее, набила рот овсяными хлопьями.

— Мы-ма-да, — низким голосом попросила она, лихорадочно думая, как выйти из положения. Милка не простит ей, если все сорвется. — Ме ломайте.

Листопадов не послушался и ударил дверь с гораздо большей силой и мощью, чем в первый раз. Татьяна тотчас же почувствовала себя одним из трех поросят, который не озаботился соорудить себе надежный дом.

— Вы не шмеете ломать эту дверь! — с возмущением закричала она, пытаясь подражать истерическим интонациям подруги.

— А почему это вы не можете открыть? — тоже закричал Листопадов.

— Я… Я… Потому што Я жанимаюсь шекшом! — неожиданно нашлась Татьяна.

— Чем-чем?

— Шекшом.

— Это сексом, что ли? — Листопадов на какое-то время заткнулся, потом странным голосом спросил:

— А с кем?

— Да вы што?! — вскричала Татьяна, чувствуя, что этого противного типа ничто не остановит. — Будете мне швечку держать?

«Геркулес» у нее во рту размок и превратился в отвратительную кашу. Предчувствуя, что Листопадов вот-вот разбежится и вышибет дверь с одного удара, Татьяна лихорадочно искала выход из положения. «Что, если мне раздеться догола? — придумала она. — Отойду подальше, встану в дверях кухни спиной к входной двери. Волосы у меня теперь как у Милки, издали не различишь; Конечно, я пожирнее, но разве в суматохе разберешь? Этот тип ворвется, увидит голую женщину, сразу же зажмурится или отвернется, я завизжу, и мы разойдемся, к обоюдному удовольствию».