Это уже самодовольное невежество: человек уверенно пишет о том, чего не знает. Откуда взял, что «тупее»? Ничего подобного такому нашему оружию, как легендарная «Катюша», танк «Т-34», штурмовик «Ил-2», немцы, как ни лезли из кожи, так до конца войны создать и не смогли…

И еще о стране и армии:

Редкая по концентрации смесь невежества и лжи, а либералы то и дело цитируют две последние строки как непререкаемый нобелевский аргумент, это для шакалов гуманизма сахарная косточка.

В чужие столицы «входили» не мы, а немцы, поскольку эти столицы, как Париж, противник объявлял открытыми городами. Мы же не входили, а врывались, как в Софию, вламывались, как в Бухарест, или вгрызались, как в Будапешт. И надо бы понимать, что делать это «в строю» невозможно, тут приходилось бросками, перебежками, а то и ползком на брюхе.

О том же, как мы возвращались в свою столицу и в сотни других советских городов, в тысячи и тысячи сел, деревень, сегодня уже мало кто помнит, еще меньше тех, кто сам и возвращался, но есть же кинохроника, сохранилось множество фотографий. Неужели ничего этого не видел поэт?

Но вот минуло тридцать лет, многие фронтовики умерли, вот хоронят и маршала Жукова. И что на уме у «великого русского поэта Бродского» (Б. Бондаренко):

Редко кто из либералов и антисоветчиков до такой подлости договаривается. Не враг, а наш собственный полководец губил наших солдат! Ну как же было не дать Бродскому Нобелевскую премию! Одна эта мысль стоит того:

Он уверен, что, конечно же, не вспоминал и не горевал.

Возвышенный поэт, кумир Басилашвили и Владимира Бондаренко, гражданина Израиля, отправил в ад и маршала Жукова и всех павших в Отечественной войне. Вот так однажды известный телевизионный гладиатор Леонид Гозман отправил туда же Сталина. А сам Бродский, надо полагать, блаженствует в раю и забронировал там лежаки для помянутых единомышленников — Басилашвили, Бондаренко, Гозмана…

Кончается стихотворение так же несуразно, как и начинается:

Стихотворец хотел уверить нас, что у него и у маршала Жукова одна судьба, ждет один и тот же конец — забвение. Конечно, «эти слова» Лета давно поглотила, никто не вспомнил бы их, если бы я случайно не натолкнулся на беседу Басилашвили со студентами и не захотел кое-что сказать о ней. А главное, как можно ставить в один ряд, словно что-то сопоставимое, «эти слова» и «прохаря»? Первое — работа автора, можно сказать, его человеческая суть, во всяком случае, нечто весьма существенное и характерное для него, а второе — так «по фене» уголовники называют сапоги (Словарь лагерного жаргона. М., 1992). И какое отношение к человеческой сути маршала имеют его сапоги? Ну да, на Германской войне и в годы Гражданской он ходил в сапогах. И что? А то, что как древними именами, так и блатным словечком стихотворцу хотелось создать впечатление широты своих познаний, пустить людям пыль в глаза.