Это все Стаховский спровоцировал. Его вопросы и искренний глубокий интерес, с которым он слушал ее откровения, заинтересованно глядя своими ярко-голубыми, мудрыми глазами. Или просто подсознанию Марьяны требовалось пережить все заново и очиститься от чего-то в себе, как от ржавчины, накопленной с годами. Да бог знает.

Когда они расставались в воскресенье вечером, Стаховский предложил встретиться во вторник, но Марианна не дала немедленного четкого согласия, а сейчас, раздосадованная на себя и на него, недовольная навязчивостью буквально накрывших ее с головой воспоминаний, решила, что не поедет она к нему в гости – вот не поедет, и все!

Ну да, тянет ее к Яну, как никогда не тянуло ни к одному мужчине в жизни, неодолимо, безумно, и то, что у них было… Так, срочно одернула себя Марианна, останавливая жесткой командой выскочившие тут же из памяти яркие картины их соединения. Вот о том, что было, точно не надо!

Ну тянет, ну невероятно тянет, и что? Он вон, оказывается, знает всю ее подноготную, всю биографию до мелочей, даже то, что она не любит молочные продукты, и про травмы, о которых Марианна не распространяется никогда и никому, а она про него не знает ни фига, кроме как о сбежавшем из польской Белоруссии прапрадедушке, отвечавшем за клозеты в царских апартаментах, и героическом дедушке, прошедшем всю войну.

Он же… он же такой… наверняка бабник лютый, с такой-то внешностью, с такой мужской харизмой, умом, волей, и силой духа, и этими потрясающими ярко-голубыми глазами, в которых сокрыта какая-то мудрость и тайна.

И тут он ей позвонил. Вот на самом этом моменте ее сердитых рассуждений.

– Привет, – веселым голосом поприветствовал ее Ян Стаховский.

– Привет, – не самым благостным тоном ответила Марианна, пребывая в своих мыслях-негодованиях и трудных размышлениях об этом мужчине.

– У тебя что-то случилось? – обеспокоенно спросил Ян, мгновенно теряя всякую благость тона, безошибочно почувствовав ее настроение.

«Ты у меня случился», – раздосадованная собой, им и сложившейся ситуацией в целом, проворчала мысленно про себя Марианна, не удержав тяжкого вздоха.

– Нет, – все же ответила она. – Ничего не случилось.

Врать про свою загруженность непомерную делами-заботами и усталость не стала.

– Завтра в три часа сможешь ко мне приехать? – спросил Стаховский.

«Нет! – тут же стрельнула резким отказом мысль в голове Марианны все в том же горячем раздражении. – Не смогу я к тебе приехать ни завтра в три часа, ни в какой другой день и час. Мне лучше вообще к тебе не подъезжать и не встречаться с тобой никогда! – И повторила для пущей убедительности: – Никогда!»

– Марьяш?.. – позвал осторожно-вопросительно надолго замолчавшую Марианну Ян.

И от этого его голоса, наполненного какой-то тонкой теплотой, встревоженного искренней заботой о ней, у Марианы вдруг вспыхнула перед глазами яркая картинка, которую она так старательно прогоняла, не позволяя прорываться в сознание, искушая, – а тут не совладала… И все ее тело обдало жаром, когда увидела мысленным взором, как он смотрит своими ярко-голубыми глазами неотрывно в ее глаза, переплетает пальцы рук с ее пальцами, поднимая с каждым своим толчком их обоих все выше и выше, приближая к вершине оргазма. И по телу, из самого средоточия ее женственности, рванула вверх, ударяя в голову, огненная волна, закипая жаром в венах…