Задержав в нерешительности поднесенный к домофону палец, в стопятьсотый, наверное, раз сказав себе, что она совершает глупость, сдобрив напоминание неприятными эпитетами, не желая оставаться без привычной осмотрительности и поддаваться внезапно пробудившейся сексуальной озабоченности, Марианна резко выдохнула и нажала-таки кнопку.

– Привет… – не сумев скрыть сомнение и замешательство, поздоровалась она, когда Ян ответил на ее вызов.

– Привет, заходи, – ответил тот нейтральным тоном, отпирая замок подъездной двери.

Стаховский встречал ее у распахнутой двери в квартиру, поджидая поднимавшийся на этаж лифт, и, как только Марианна перешагнула порог его жилища, ухватил за руку и притянул к себе. От неожиданности она плюхнулась как-то неуклюже, боком ему на колени, а он обнял, прижал к себе, уткнувшись лицом в шею, замер на несколько мгновений, втянув в себя с шумом аромат ее кожи и легких духов, прошелся цепочкой коротеньких поцелуев от ушка вниз и, обдавая горячим дыханием, зашептал, зашептал:

– Я так соскучился… безумно как-то думал о тебе постоянно… ты самая прекрасная женщина на свете… богиня… с ума меня совсем свела…

И что-то еще, все более и более страстное, эротичное, порочное, обещающее и обжигающее… И Марьяна таяла и горела, растворяясь в полыхнувшем желании, в этом его колдовском шепоте, задевавшем все нервные окончания ее тела, пробуждая спавшую невостребованно всю ее жизнь сексуальность. Она оказалась не в состоянии больше ни о чем думать, сомневаться, устремилась всем телом, душой, желанием к этому мужчине, на его зов, на его обещание.

Как они оказались в кровати, как добрались до нее, Марианна не осознавала и не видела. Тонула бесповоротно в поцелуе его губ, накрывших ее губы, растворяясь в нем, в том поразительном сексуальном накале и единении, втянувшем их двоих в горячечный, жарящий клубок желаний и стремлений.

И он вошел в нее, соединив их тела в одно целое, и был везде, заполнив собой, казалось, все пространство, все мысли и чувства – в ней, с ней, вокруг нее, и она отдавала ему себя, отдавала и шла за ним, подгоняя и зовя, увлекая вперед… И они неслись к своей яркой, покоренной уже ранее, испытанной вершине, точно зная, что там, наверху, их ждет непереносимо прекрасный финал-освобождение.

И взорвались, достигнув того, к чему так стремились и неслись.

Лежали опустошенные, наполненные и одновременно расслабленные, не в силах двигаться, говорить, переживая потрясающее «послевкусие» и отголоски оргазма в телах, словно плыли в неге, поразительным образом чувствуя и воспринимая ощущения друг друга как свои собственные, плавно погружаясь в сладкую дрему…

Пока не ворвался, разрушая обыденностью момент очарования и теплой восторженности, звонок домофона, прозвучавший слишком громко в полной тишине квартиры.

– Не пугайся, – подхватился Ян, приподнявшись на руках, целуя Марианну коротко в губы, – это доставка. Я заказал для нас обед в хорошем, достойном, проверенном ресторане у меня тут неподалеку, где я постоянный и любимый клиент.

Игнорируя разлетающийся по квартире нетерпеливыми трелями вызов домофона, он всмотрелся в лицо Марианны благодарным, удовлетворенным, переполненным нежностью взглядом, еще раз коротко чмокнул в губы и дернул какой-то шнур, закрепленный у изголовья кровати, освободивший из зажимов перекладину турника, ухватился за него, подтянулся и молниеносным, слитным движением перенес свое тело в коляску.