Я осталась одна.
У меня появилось время подумать. И силы принять все, что произошло.
И, может быть, выбрать, на чьей я стороне.
Потому что, как ни крути, но именно Люций — причина окончательной смерти Костика. Но без Люция я бы и не узнала, что он стал вампиром. И моя собственная жизнь не превратилась бы в тот изменчивый живой мир, о котором он говорил с такой тоской. И еще неизвестно, кто Костика обратил. Впрочем, кто его убил, мы пять лет назад тоже так и не узнали.
Мне отчаянно не хватало информации и еще ответов. Поэтому я ждала возвращения Люция и составляла список вопросов, а заодно думала, что можно сделать с его планом, чтобы он все-таки сработал.
Я ждала.
И ждала.
И ждала.
И…
Никто не выходил из высоких дверей.
Я поняла, что никто и не выйдет, когда высокие темные своды растаяли вокруг меня, оставляя сидеть на поваленном дереве вместо скамьи. Я осталась одна.
Пока не стемнело, я так и сидела на этом бревне, на что-то, может быть, еще надеясь. Но когда по парку стали носиться ночные звери, крайне недовольные моим присутствием, а тропинки в темноте почти пропали, мне все-таки пришлось встать и пойти.
4. Х
Вернуться в реальность оказалось легко. У подруги, живущей прямо здесь, на Теплом Стане, давно лежали мои запасные ключи, паспорт мне деловито пообещали сделать через две недели, на работе я числилась в бессрочном отпуске за свой счет, поэтому легко вернулась обратно.
Безумные месяцы таяли как дым, просачивались сквозь пальцы. То ли сон, то ли бред.
Я чувствовала, что моя душа онемела как после смерти кого-то близкого.
Наверное, так оно и было.
Однажды вечером в дверь позвонили. Я открыла ее, даже не посмотрев в глазок. Кажется, она даже не была заперта. Я развернулась и прошла на кухню. Эшер за мной. Слава богу, он не пытался снимать ботинки и просить тапочки, такого градуса абсурда я бы не вынесла и впала в истерику. Поставила чайник, положила в свою и гостевую чашку пакетики чая. Поискала в шкафах, но ничего кроме твердокаменных сушек не нашла. Я все время забывала есть, да и покупать еду тоже.
Разлила чай и только тогда села напротив гостя.
В искусственном свете лампочки темно-рыжие волосы Эшера выглядели не так эффектно, а оттенок глаз и вовсе было не разглядеть.
Он отхлебнул чай. Я не спрашивала, но он все равно сказал:
— Его казнили. Слишком много нарушений.
И ты вряд ли заступался, подумала я, но говорить не стала. Толку?
— Такого древнего и казнили? — равнодушно удивилась я.
— Так бывает.
Мы помолчали. На стене тикали часы, за окном падал снег. На кухне было даже уютно — желтый свет, темно-зеленые занавески, где-то там за стеклами холод, но здесь тепло. Но мне хотелось спрятать пальцы в рукава или погреть руки о чашку.
— Что он тебе говорил, когда вы оставались одни? — вдруг спросил Эшер.
Я пожала плечами:
— Хамил как всегда.
— Что-нибудь несвойственное ему?
— Ничего такого.
— Точно? — Эшер склонил голову, чтобы поймать мой взгляд.
— Точно, — спокойно ответила я.
Он поколебался, словно хотел сказать еще что-то, но передумал. Спокойно допил чай, встал и попрощался. Я ничего не спрашивала, он ничего не обещал.