Нет, ну Эшер совсем не так целуется.

И за эту мысль я получаю уже более ощутимый укус. Но заодно он прокусывает и свою губу, и ко вкусу поцелуя добавляется вкус коктейля из нашей крови. От него меня уносит в какую-то темную густую мглу, наполненную горячим ожиданием.

Подол платья пополз вверх, будто бы сам собой — а Люций что? Он просто целовался, даже пальцем меня не трогал. Нависал сверху, волосы собраны в хвост и не дотрагивались до меня. Только губы. И загадочный полтергейст, задирающий платье.

Я вообще-то хотела спросить…

Платье поползло быстрее. На джинсах вжикнула молния, и я как-то автоматически развела колени, позволяя Люцию устроиться между моих ног. Почувствовала губами ухмылку и вспомнила, что он читает мои мысли. Так пусть расплачивается.

Ну что, дорогой, как же тебе трахаться с едой? Нормально? Уже не жмет?

Острый укол злости ударил в меня изнутри, словно это была моя эмоция. А между ног резко ворвался член, входя сразу и на всю длину. Это было больно! В обоих местах! Я зажмурилась, но тут же почувствовала непреодолимое желание открыть глаза. Напротив моих глаз плескалась густая чернота взгляда Люция. Безжалостная, холодная.

Он отвел бедра назад, почти полностью выходя из меня и помедлив секунду, снова ударил — резко, сильно, опять на всю длину и — сопровождая ударом ярости в голове. Больно! Холодной злой болью, некомфортной, неприятной. И тьма в глазах напротив не дает отвести взгляд, держит и жалит.

Холод. Боль. Ярость. Тьма.

Самое время пожалеть.

Но почему-то меня это возбуждает. Я принадлежу бессмертному извращенцу не имеющему жалости, он причиняет мне совсем не приятные ощущения, и я знаю, что никто меня не спасет… И я хочу тут оставаться.

Принадлежать. Быть его частью. Ощущать холод и тьму, вливающиеся в меня из его глаз. Отдаваться, открываться — отдавать. И вот в этот миг, в миг, когда я понимаю свое не менее извращенное, чем у Люция желание, меня накрывает сильнейшим головокружением.

Я как будто меняюсь с ним местами. Теперь я не принимаю боль, а причиняю ее. Вхожу собой — своей яростью и своей тьмой, присваиваю, заполняю, сливаюсь. Мне нравится причинять боль — и чувствовать ее отражение. С каждым ударом себя — в себя — я чувствую, что получаю все то, что отдаю. Меня — нет. И есть — только я.

Это не заканчивается удовольствием. И даже оргазмом не заканчивается, хотя наши тела производят все нужные спазмы, подергивания и жидкости. Но нет сладости и наслаждения. Есть — разрядка. Как ударившая молния, копившая заряд много часов. Сухой электрический треск, выламывающие мышцы и кости судороги, жадный поцелуй, словно мы оба — оба! — ищем еще немного воздуха друг в друге, а вокруг вакуум.

— Охуенно… — выдыхаю я в тот момент, когда наконец могу нащупать границы себя самой, поворачиваю голову и вижу пылающие желтым глаза Макса, который стоит в дверях и довольно долго уже любуется на то, как мы трахаемся.

Не того вампира я назвала извращенцем.

Хоть это и маленькое утешение, но почему-то мне чуточку лучше от того, что мы так и не разделись — Люций просто расстегнул ширинку, мое платье задрано ровно на необходимую высоту.