Помнится, через день или два после уличных боев я проходил по одной из фешенебельных улиц и остановился у кондитерской, в витрине которой увидел роскошные торты и конфеты по баснословной цене. Такой ассортимент можно встретить в кондитерских на лондонской Бонд-стрит или на парижской Рю де ла Пэ. Я пережил смешанное чувство ужаса и удивления, что в голодной, измученной войной стране кто-то тратит деньги на такие роскошества. Но и я, видит бог, был не лучше других. После нескольких месяцев лишений меня охватило непреодолимое желание есть вкусную еду, пить хорошие вина и коктейли, курить американские сигареты и тому подобное, и, каюсь, я не отказывался от тех удовольствий, на которые хватало денег. В течение недели, предшествующей возобновлению уличных боев, меня поглотили некоторые обстоятельства, которые любопытным образом наложились друг на друга. Во-первых, как уже было сказано, я погрузился в комфортабельное состояние. Во-вторых, из-за переедания и большого количества алкоголя я всю неделю чувствовал себя неважно. Полдня я валялся в постели, потом вставал, ел больше чем надо и снова чувствовал себя больным. В то же время я вел тайные переговоры по поводу покупки револьвера. Револьвер был нужен до зарезу – при схватке в траншее он удобнее винтовки, а достать его было почти невозможно. Правительство выдавало их полицейским и офицерам Народной армии, но отказывалось снабжать ополченцев, поэтому револьверы приходилось покупать нелегально у анархистов, имевших тайные склады. После долгой волокиты и нервотрепки одному знакомому анархисту удалось раздобыть мне маленький, 26-миллиметровый пистолет, жалкое оружие, стреляющее только на пять метров, но и такой лучше, чем ничего. Кроме того, я вел предварительные переговоры по переходу из ополчения ПОУМ в другую часть, чтобы попасть на Мадридский фронт.

Я уже давно открыто всем говорил, что хочу покинуть ПОУМ. Мои предпочтения склонялись к анархистам. Члену СНТ можно было попасть в ополчение ФАИ, но, по слухам, бойцов оттуда посылали на Теруэльский, а не Мадридский фронт. Чтобы попасть в Мадрид, следовало вступить в интернациональную бригаду, но для этого нужно было получить рекомендацию от члена компартии. Отыскав приятеля из коммунистов, приписанного к испанской санитарной части, я объяснил ему свою ситуацию. Он горячо отозвался на мою просьбу и предложил, если получится, перетащить в бригаду еще нескольких англичан. Будь я тогда в лучшем физическом состоянии, я бы, наверное, согласился. Теперь трудно сказать, как все обернулось бы. Вполне возможно, меня послали бы в Альбасете еще до начала уличных боев в Барселоне; тогда, не будучи очевидцем событий, я поверил бы в официальную версию. С другой стороны, если бы я сражался в Барселоне в рядах коммунистов, оставаясь в то же время приятелем фронтовых товарищей по ПОУМ, мое положение было бы ужасным. Но у меня оставалась еще неделя отпуска, и я всеми силами старался восстановить здоровье перед отправкой на фронт. Кроме того – а такие мелочи всегда определяют нашу судьбу, – я дожидался, когда сапожник сошьет мне пару новых походных ботинок. (Во всей испанской армии не нашлось умельца сшить пару ботинок, которые были бы мне впору.) Я сказал другу-коммунисту, что займусь практическими делами немного позже. Мне хотелось немного отдохнуть. Мы с женой даже подумывали, не поехать ли нам на два-три дня к морю. Придет же такое в голову! Политическая ситуация должна была надоумить меня, что вряд ли сейчас время для таких поездок.