Пока мы шли по улице, мимо нас в обратном направлении промчался грузовик, набитый вооруженными анархистами. Впереди на груде матрасов лежал растрепанный паренек, сжимая ручки легкого пулемета. Когда мы добрались до гостиницы «Фалкон», расположенной в конце Рамблас, в холле уже толпился народ. Была всеобщая суматоха – никто не знал, что нужно делать; кроме того, все были не вооружены, кроме нескольких бойцов из ударных частей, охранявших здание. Я перешел улицу и вошел в местный комитет ПОУМ, находившийся почти напротив гостиницы. На втором этаже, где обычно ополченцам выплачивали жалованье, гудела оживленная толпа. Высокий, бледный, довольно привлекательный мужчина лет тридцати в гражданской одежде пытался навести порядок, он раздавал ремни и коробки с патронами, сваленные в углу комнаты. Винтовок пока что не было. Доктора я не увидел – должно быть, его уже вызвали к раненым, зато появился еще один англичанин. Тут из внутреннего помещения высокий мужчина с помощниками вынесли охапки винтовок и стали их раздавать. На нас, англичан, смотрели с подозрением и поначалу винтовок нам не предлагали. Но тут пришел ополченец, знакомый мне по фронту, он узнал меня, и тогда нам без особого желания выдали винтовки и по нескольку обойм с патронами.
Вдали раздавались выстрелы, и улицы совсем опустели. Все считали, что по Рамблас сейчас пройти нельзя. Жандармы заняли удобные позиции и стреляли по каждому прохожему. Я рискнул бы вернуться в гостиницу, но многие полагали, что жандармы могут в любой момент напасть на здание местного комитета, и нам лучше оставаться на местах. Люди заняли все помещения и лестницы, они стояли небольшими группками даже на тротуаре у здания и возбужденно разговаривали. Похоже, никто толком не понимал, что происходит. Я знал только, что жандармы заняли телефонную станцию и другие стратегически важные здания и могли контролировать объекты, принадлежащие рабочим. Создавалось впечатление, что жандармерия преследует СНТ и рабочий класс в целом. Но на этом этапе, надо заметить, никто не обвинял в случившемся государство. Бедняки Барселоны видели в гражданской гвардии что-то вроде «черно-рыжих»[41] и верили, что жандармы действуют по собственной инициативе. Услышав, как обстоят дела, я почувствовал облегчение. Расстановка сил была понятна: с одной стороны СНТ, с другой – полиция. Я не питаю особой любви к «идеализированному» рабочему – порождению коммунистического сознания в буржуазном обществе, но когда вижу, как рабочий из плоти и крови вступает в конфликт с его естественным врагом – полицейским, я не задумываюсь, какую сторону принять.
Прошло довольно много времени, а в нашем конце города ничего не менялось. Мне не пришло в голову позвонить в гостиницу и узнать, все ли в порядке с моей женой: я был уверен, что телефонная служба прекратила работу, хотя, как выяснилось, она не работала всего пару часов. В двух зданиях собралось около трехсот человек – преимущественно бедняки с боковых улиц у набережной, среди них были и женщины, некоторые с детьми, и кучка маленьких оборвышей. Думаю, мало кто из них представлял, что происходит, они просто прибежали в ПОУМ, ища защиты. Там были находящиеся в отпуске ополченцы и несколько иностранцев. Я прикинул, что на руках у всех нас около шестидесяти винтовок. Комнату наверху постоянно осаждала толпа людей, требовавших винтовки и получавших только один ответ – винтовок нет. Молоденькие ополченцы, видевшие в ситуации возможность повеселиться, шныряли повсюду, пытаясь выманить или стянуть винтовку у тех, кому повезло. Довольно скоро один хитростью увел у меня винтовку и скрылся. И я опять стал безоружным, если не считать автоматический пистолетик с единственной обоймой.