В комнате было еще три окна, внутренние ставни ко­торых оставались открытыми. Началась смертельная гонка. Я скакал от одного окна к другому, пытаясь за­хлопнуть ставни и задвинуть засовы. Каким-то непонят­ным образом они чуяли, что я задумал сделать, и обега­ли дом по кругу, чтобы достичь следующего окна. Я мог следить за их передвижениями по звуку голосов, в которых теперь слышались нотки возбуждения. К счастью, каждый раз я прибегал первым. Когда захлопнулись по­следние ставни, они выразили свое разочарование дол­гими рыданиями, от которых у меня волосы встали ды­бом; это был вой десяти, одиннадцати или двенадцати глоток – страх мешает нам быть точными при под­счетах.

Чудовища не собирались уходить. В отчаянии, пыта­ясь решить, как мне поступить дальше, я стал искать ка­кое-нибудь оружие. «Топор, топор, топор», – стучало у меня в голове. Но он не попадался на глаза, а времени на поиски не было, и потому мой выбор остановился на лопате. Сейчас чудища ломились в закрытое окно. Дере­вянные створки дрожали, но засов был прочен. Они не использовали никакой специальной тактики, удары сыпались беспорядочно и бестолково. В этих условиях я не мог даже защищаться, мне оставалось только ждать. Я вспомнил про руку, которая проникла в комнату через лаз в двери: она не спряталась. Когда я снова увидел ее, у меня едва не сдали нервы. Я бросился на эту отврати­тельную лапу с яростью, на какую никогда раньше не считал себя способным, и в этом прыжке выплеснулось все накопившееся во мне напряжение. Я колотил по ней сначала плашмя, словно черенок лопаты был дубиной, потом стал наносить удары острым лезвием, но, несмот­ря на все мои усилия, чудовище не спешило спрятать ее. Наконец мне, видимо, удалось перерубить какую-то крупную вену, потому что кровь полилась ручьем, и ру­ка скрылась в отверстии с проворством ящерицы.

Послышались стоны раненого чудовища. Его товари­щи также взвыли. Стук в окно прекратился. Наступила тишина. Это была самая страшная тишина, какую я когда-либо слышал. Я знал, что они находились там, сна­ружи, никакого сомнения в этом не было. Они вдруг хо­ром стали издавать жалобные звуки. Это напоминало мяуканье слепых котят, когда те зовут мать. Их мяу-мяу-мяу были короткими и тихими, исполненными грусти и беззащитности. Они как будто говорили: выйди, вый­ди из дома, ты нас неправильно понял, мы не хотим те­бе никакого зла. Они не хотели убедить меня в своих до­брых намерениях, им было нужно лишь посеять ужас. Они испускали свои меланхоличные «мя-я-я-у», сопро­вождая их время от времени лицемерным стуком в дверь или в запертые окна. Не слушать их, ради всего святого, не слушать. Я укрепил дверь сундуками и поло­жил побольше поленьев в очаг на тот случай, если им придет в голову спуститься в дом по трубе. Я с беспокой­ством взглянул на потолок. Крыша была покрыта чере­пицей. Если им вздумается разобрать ее, они спокойно проникнут в дом. Однако они ничего не предприняли. Всю ночь луч маяка, монотонно вращаясь, проникал в дом через щели спустя равные промежутки времени. Тонкие длинные лучи появлялись и исчезали с точнос­тью часового механизма. Всю ночь чудовища пытались открыть то дверь, то одно из окон, и во время каждого нового нападения я с ужасом думал, что засовы не вы­держат. Потом наступило долгое молчание.