– И это тоже, сэр, – отозвался Джекрам. – Можешь идти, Перкс.

Полли зашагала прочь, по-прежнему чувствуя дрожь в правой руке. Она услышала, как Блуз вздохнул и сказал:

– Тяжелые времена, сержант. Командовать еще никогда не было так тягостно. Великий генерал Тактикус говорит, что в минуту опасности командир должен видеть картину целиком, как орел, но в то же время подмечать все мелочи, как ястреб.

– Да, сэр, – Джекрам провел лезвием бритвы по щеке Блуза. – А если он окажется полным дятлом, сэр, то должен будет биться головой о сосну.

– Э… хорошо сказано, сержант.

Угольщика и жену похоронили в сопровождении коротенькой молитвы, которую, разумеется, прочла Гум. Она попросила Герцогиню вступиться за покойных перед Нугганом, чтобы тот даровал им вечный покой и так далее. Полли неоднократно слышала эту молитву и всякий раз гадала, как происходит такое общение.

Сама она не молилась – с того самого дня, когда сгорела нарисованная птичка. Не молилась, даже когда умирала мать. Бог, который сжигает нарисованных птичек, не спасет ничью жизнь. Такой бог не стоит молитвы.

Но Гум молилась за всех. Молилась, как ребенок, плотно зажмурившись и сжав руки так, что костяшки белели. Ее тоненький голосок дрожал, и в нем звучала такая вера, что Полли смущалась и чувствовала себя пристыженной, а когда слышалось последнее «аминь», удивлялась тому, что мир ничуть не изменился. В течение двух минут он казался лучше и чище…

В хижине была кошка. Она спряталась под самодельной кроватью и шипела на всех, кто подходил.

– Дезертиры забрали всю еду, но в маленьком огороде под холмом есть немного моркови и репы, – сказала Маникль, когда похороны закончились.

– Н-н-не надо к-к-красть у мертвецов, – возразила Гум.

– Если они против, то пусть крепче держатся за свою морковку, – ответила Маникль. – Они ведь теперь тоже под землей.

Почему-то остальные решили, что это очень смешно. Они теперь смеялись чему угодно.

В лагере остались Яшма, Тьют, Маникль и Полли. Остальные караулили.

Они сидели у костра, на котором кипел маленький котелок. Тьют подкладывала дрова. Полли заметила, что она всегда оживлялась рядом с огнем.

– Я приготовлю лошадиную баланду для руперта, – сказала Маникль, охотно ввертывая жаргонные словечки, которые выучила меньше суток назад. – Он сам попросил. Три Куска оставил нам уйму вяленой конины, но Кувалда пообещала подшибить пару фазанов, пока будет стоять в дозоре.

– Надеюсь, она не забудет, что караулить тоже надо, – сказала Полли.

– Она будет осторожна, – ответила Тьют, вороша огонь палкой.

– Если нас раскроют, то выпорют и отошлют обратно, – сказала Маникль.

– Кто нас раскроет? – спросила Полли – так быстро, что сама удивилась. – Кто станет проверять здесь и сейчас? Кому до этого есть дело?

– Ну… носить мужскую одежду – Мерзость пред Нугганом…

– Почему?

– Нипочему, – твердо ответила Маникль. – Но…

– …но ты ее носишь, – закончила Полли.

– Это был единственный способ, – возразила Маникль. – Я надела ее… и не нашла в ней ничего особенно мерзкого.

– Ты заметила, что мужчины говорят с тобой по-другому? – застенчиво спросила Тьют.