— Это ж что за жисть, вроде теперича дом свой имеем, а прячемся! Опять в ентот клоповник идем. Долго ишо так будет?

— Покуда не добью твою барышню. Выдаст нас, чую, выдаст.

— Так она ж не знает, где квартируемся.

— Поостеречься не мешает. Не одна она была, поняла? А коль рассказала, кто у ней дед? И пойдут они к ему…

— Да как же докажет, что внучка? Доку́мента у ней нету.

— Молчи! Сказал — поостеречься, на том и кончим. Днем в любую минуту на квартиру могут прийти, а ночью спят все, полиция тоже.

— А Ася? — обозлилась женщина. — Девку сунули в пекло…

— Ниче ей не сдеется. Да не бойся, я так, из опаски…

Он открыл парадный вход — трухлявую дверь, пропустил ворчунью, глядя по сторонам, но было тихо. Поднялись по лестнице. У Горюновой заел ключ…

И вдруг распахнулась дверь напротив, из квартиры Рожкина вылетел человек, тетка охнула… Филя, обладавший чутьем ищейки, еще не понимая, что тут к чему, ринулся вниз, но и там дверь открылась, в проеме он увидел силуэт человека… Меланья наверху визжала, значит, все же полиция их сторожила.

Рожкин, молодой и сильный, стремительно слетая с лестницы, умудрился ударить ногой в живот человека в проеме. А тот, видимо, ждал, что Филя остановится, ну и дурак. Беднягу скрутило, рухнул он на колени, что и нужно было беглецу, который перепрыгнул через комок из тела и кинулся бежать по утрамбованной дорожке, посыпанной песком от скольжения. Вслед верещал свисток полицейского… Сколько же их в засаде? А думать недосуг, надо бежать…

— Да не знаю! — рыдала Меланья Горюнова на допросе и давай креститься. — Вот вам крест святой…

— Чтоб у тебя рука отсохла, дрянная баба! — зарычал Зыбин. — Мне доподлинно известно, что в сговоре ты с Рожкиным! Вы убили мадам Селестину и скинули в прорубь, а дочь Виолу отвезли в лес смертельно раненную, думали, мертва она.

— Неправда! — пришла в ярость Меланья. — Кто меня оболгал?

Зыбин попыхтел, надувая щеки, — так он усмирял гнев, когда попадались особо наглые арестанты, их удавить надо бы, да нельзя. Он приказал постовому:

— Пригласите княжну для опознания.

В сопровождении Прохора вошла Виола, увидев Горюнову, она осталась у входа, там и застал ее вопрос Зыбина:

— Виола Мироновна, вам знакома эта женщина?

— Это моя служанка, — признала арестантку Виола, — Меланья Васильевна, два года я только и видела, что ее.

— Вас и вашу матушку убивали…

— Она и Филька… э… Филипп. Фамилию не знаю.

— Благодарю вас, можете идти.

Зыбин заерзал, поворачиваясь к Горюновой, он щурил один глаз от солнечных лучей, падавших через окно прямо на его стол. Нечто похожее на улыбку тронуло его толстые губы, он был доволен, ибо дело шло к завершению, а это всегда приятный момент, который хотелось продлить и насладиться им.

— Ну-с… — протянул он с удовлетворением. — Что скажешь?

— Напраслину возвела на меня ваша барышня! — огрызнулась подлая баба. — Не работала я у ней. Никогда.

Зыбин достал исписанный лист, показал ей:

— А это тогда что-с?

— А что? — глядела исподлобья Горюнова.

— Чай, неграмотная? Это дарственная, написанная мадам Селестиной, которая дарит дом с подворьем своей дочери, что удивительно — заверенная. Ну, печать подлинная, а подпись проверим. Найдена бумага во время обыска твоей квартиры. Также найден акт об узаконении и признании Виолы Колинской князем Мироном Гавриловичем Соколинским на основе его прошения, но без права наследования имущества отца и на ношение его фамилии, однако с сохранением титула. Притом называть следует дочь сиятельством, а не светлостью. Редкий документ, не всякому наш государь его выдает, дык и князей от Рюриков у нас раз-два и обчелся.