Лаврин разбил молотом большую глыбину и насыпал на сухие сосновые щепки маслянистое крошево.

В кузню набилось полно людей. Любопытные толпились и во дворе, и даже на улице.

Лаврин поджёг щепки. Люди затаили дыхание. Пламя увеличивалось и увеличивалось, но потом начало затухать и вскоре совсем зачахло. Кузнец подкинул дров. И снова — то же самое. Несколько угольков начали было тлеть, однако тлели, тлели — и всё равно потухли.

Савка вспомнил, как было в степи в то утро, когда полыхал костёр около лагеря, а чумаки хотели его потушить. Метнулся в угол кузницы к бочке, набрал в кружку воды и покропил ею чёрное крошево.

— Вот так придумал…

— Чтоб не воняло.

— Ага, а то вишь какой запах…

— А может быть, дёгтем подживить…

— А ещё лучше было бы салом, — переговаривались шутники.

От кучки угля тем временем потянулись слабые сизые дымки, а когда мощным дыханием засопел кузнечный мех, из горла вырвались, взлетели густыми роями золотые искры, и в тот же миг уголь вспыхнул пламенем. Каменчане, которые уже начали было расходиться, снова набились в кузницу.

— Горит!..

— Горит! — передавали тем, кто на дворе.

— Вот это земляная сажа. Прямо диво…

— Это таки уголь…

— Да, диво дивное, будто земля, а горит.

— Берите-ка, хлопцы-молодцы, железо на серпы, — приказал Лаврин, — да попробуем, насколько жарок этот горючий камень.

Два молодых кузнеца погрузили в пылающий горн несколько заржавленных железных обрубков и ещё сильнее заработали мехом.

Вскоре выхваченный из огня обрубок они положили на наковальню и начали расплющивать его, удлинять, выгибать. Лаврин тоже стал выравнивать и заострять какую-то полосу, похожую на длиннющую подосину.

Перестук молотков неожиданно взволновал Савку.

Он мысленно перенёсся в далёкий степной хутор Зелёный в кузницу Данилы. Как наяву перед ним в отблеске пламени возникла Оксана, и ему даже будто послышалось её — тогда язвительно-острое, а сейчас такое милое: «Разве ж так бьют!..»

— А мне можно? — спросил Савка, беря в руки молот.

— А чего ж, — согласился немного удивлённый Лаврин. — Только надень сначала на себя фартук, а то мать потом не отстирает твою сорочку, надень и пробуй, — и он указал место около наковальни, против себя.

Зазвенели звучные удары.

— Не спеши, — сказал Савке Лаврин, — рукоять держи покрепче, а молот опускай свободно, размеренно и плавно. Вот так, вот так, — и он ударил своим молотом раз, второй, третий…

Лязг, высокий звон в кузнице с каждым мгновением нарастал. Работа у Савки шла весело.

Молодые кузнецы остановились первыми и начали подбрасывать в горн уголь.

— Вишь какой моторный, задал всем жару, — вытирая пот со лба, проговорил Лаврин. — Хорошо. Ей-богу, хорошо! — И он по-отцовски обнял смутившегося Савку. — Только знай, сынок: в кузнечном деле, как и во всяком другом, если хочешь быть мастером, а не портачом, нужно упражняться и упражняться, накоплять и приобретать умение. А ещё запомни — железо поддаётся настойчивым и сноровистым. Не зря же говорится: «Куй, пока горячо». Железо — вещь очень важная, из него — и лемех и копьё. Пистоль и плужный нож. Замок и ключ. Коса и я гага н. Вот как… Но для умелых рук нужно ещё и горячее сердце… Хорошо было бы, если б из железа выходили только косы, серпы, наральники…