Морской бой, конечно же, оказался неравным: линкор никаких повреждений не получил, а вот получившим несколько попаданий крупнокалиберных снарядов советским пароходам пришлось отступить. На обоих возникли пожары, но морякам удалось их погасить. «Шеер» их не преследовал – ему пришлось маневрировать, пытаясь выйти из-под огня орудий Корнякова, с которыми следовало считаться. Линкор принялся обстреливать Диксон из всех орудий, надеясь разрушить порт, метеостанцию и радиостанцию. Ничего не вышло – разве что удалось поджечь склады с углем и соляркой, снести дом, где жили артиллеристы, и бревенчатую баню…

В конце концов Больхен понял, что игра проиграна. К тому же он потерял серьезное преимущество – внезапность. Береговую батарею никак не удавалось подавить, а под ее огнем нечего было и думать подойти к берегу для высадки десанта. Линкор уже получил от нее несколько попаданий, и на корме возник пожар. Вдобавок могли появиться советские бомбардировщики, с которыми бесполезно было тягаться в скорости…

Запись в вахтенном журнале «Шеера»: «В 1.38 (время на линкоре считали по нарвикскому) огонь был окончательно прекращен и крейсер, развив скорость до 26 узлов, ушел в северо-западном направлении».

Точнее говоря, сбежал. Операция «Вундерланд» с треском провалилась, и репутация Больхена оказалась изрядно подмоченной – командование не скрывало неудовольствия.

На материке тогда никто еще не знал, что девятнадцать человек попали в плен, а двадцатый, один-единственный, плена избежал. Считали, что погибли все до одного. Поэтому семьям всех членов экипажа «Сибирякова», начиная с Качаравы, ушли «похоронки»…

Двадцатым был кочегар Павел Вавилов, один из троих моряков, которые оказались отрезаны огнем от шлюпок и попрыгали в воду. Двоих утянула на дно воронка, возникшая, когда ледокол утонул, Вавилов смог вынырнуть. На катере его не заметили – в том месте, где погрузился «Сибиряков», еще горел на воде бензин – и ушли с пленными к линкору. Вавилов взобрался в опустевшую шлюпку и, гребя доской, добрался до расположенного неподалеку острова Белуха. Впрочем, «остров» – слишком громко сказано: крохотный островок, едва ли не торчащая из моря скала.

Там кочегар и прожил тридцать шесть дней, продержавшись на трех пачках галет и прибитом волнами к берегу мешке с отрубями. Да еще (нашелся коробок спичек в кармане) варил в найденном в шлюпке ведре порезанный на клочки кожаный ремень. Потом его заметили с проходящего парохода. Шлюпку спустить не смогли, на море было сильное волнение, но завернули в Диксон и сообщили о «Робинзоне». В Диксоне поняли сразу: это может быть только кто-то из сибиряковцев. Высланный к островку гидросамолет приводниться из-за волнения не смог, но сбросил спальный мешок, теплую одежду, продукты. Еще через три дня, когда волнение улеглось, самолет снял Вавилова с островка.

Попавшие в плен сибиряковцы прошли несколько концлагерей, Качарава отпустил окладистую бороду и теперь гораздо больше походил на профессора. Правда, в самом начале сорок третьего немцы все же дознались, кто он такой. Их собственной заслуги в этом не было. В барак к сибиряковцам перевели нескольких пленных гражданских моряков. Один из них видел в Архангельске Качараву и прекрасно знал, кто он такой на самом деле. И оказался стукачом… Качараву охранники увели из барака в тот же вечер – а ночью сибиряковцы, понявшие, что к чему, аккуратно и без всякого шума стукача задушили…