Саид Алим-хан имел несметные по русским меркам богатства. Но возродить такие традиции на земле бухарского протектората он не мог и знал об этом. Пока тут будут русские, это невозможно. А он мечтал об этом. И дело было вовсе не в том, что он был обделен сексом.

Если бы ротмистр гвардейской кавалерийской бригады Саид Алим-хан взялся подсчитывать сейчас своих любовниц – всех, какие у него были, и на одну ночь, и на несколько дней, и на несколько месяцев, – он вскоре сбился бы со счета и пришел бы к выводу, что их было точно больше, чем у его достойного предка. Но ему было нужно не это. Эти распущенные дряни ложились с ним точно так же, как и с другим, просто от скуки, от желания чего-то экзотического, за дорогие подарки, в глупой надежде стать любимой женой и откусить кусок от состояния, но он не был их хозяином, понимаете? И все чаще и чаще, расставаясь с очередной пассией, он задавал невыносимый для восточного мужчины вопрос: это он ее поимел или она его.

А его супруга и мать его детей, которая жила в Петербурге и которую он выбрал в казанском медресе, проэкзаменовав сотню девочек на знание Корана и хадисов, относилась к нему с все менее скрываемой враждебностью. Как и положено восточной женщине, она все время молчала и не смела осуждать его, но каждый раз, как только они оказывались наедине, он чувствовал враждебность и отчуждение. И ничего не мог с этим поделать. Он знал и то, что если убьет свою жену, то будь он даже эмиром, ему придется это скрывать. А если скрыть не удастся, его будет судить русский суд, как и любого другого. Двенадцать простых людей, выбранных по жребию[49], будут держать в руках его судьбу.

Он был богат, но в то же время он был вынужден подчиняться нормам и правилам, установленным для него другими. Он не мог ехать на машине даже по Бухаре как ему хочется: полицейские если и закрывали глаза на это, все равно и он, и они знали, что он поступает неправильно. Он не мог убить своего подданного, когда ему этого хочется. Он не мог взять силой женщину, которую ему хочется. Он был сыт, богат, любим женщинами и в безопасности, но его потребность в самореализации Империя не могла удовлетворить. А ему для самореализации, для того, чтобы он мог чувствовать себя на своем месте и в мире с самим собой, нужна была средневековая исламская тирания….

Черт возьми, Уиллард даже предпочтет участь мученика за идею, а призовую сумму отошлет в распоряжение военной организации ИРА со своими лучшими пожеланиями. И единственный способ разрушить планы Уилларда – сняться с тормозов самому.

Джей Бонасинг.

Игра киллера

Кажется, я нашел ответ. И нашел решение.

Мы допустили ошибку, когда начали отвечать террором на террор. Когда включили террор в список допустимых против противника действий. Почти подавленный, дискредитированный и униженный левый террор, троцкистский террор, разгромленный и забытый исламский террор Востока – все это мы променяли даже не на победы. Мы променяли это на месть. Сладкую и мелочную, по сути, месть за Бейрут.