— Что ж, попробуем его найти, — сказала я Верному, хотя понятия не имела, куда Звягинцев мог отправиться.

Мы пошли вдоль карьера, и довольно скоро я заметила ближе к противоположному краю строительный вагончик. Его почти полностью скрывали деревья, и я, вполне возможно, его бы не заметила, но солнечный луч отразился в оконном стекле, что и привлекло мое внимание.

Через пять минут мы уже поравнялись с вагончиком, окна его были целы, замок на дверях отсутствовал.

— Тихо, — сказала я Верному, который вознамерился возвестить о нашем появлении лаем. Пес замер, наблюдая за мной, а я осторожно заглянула в окно. Обстановка в вагончике была спартанской: стол, скамья и нары вдоль стены. За столом сидел Звягинцев, положив руки на столешницу и глядя перед собой, точно ждал кого-то. Перед ним стояла бутылка водки и стакан.

— Чудеса, — сказала я своей собаке, подошла к двери, но она оказалась заперта изнутри. — Сережа! — позвала я. Тишина. — Открой, я же знаю, что ты здесь.

Тяжело ступая, он направился к двери, распахнул ее и теперь хмуро смотрел на меня.

— Привет, — сказала я и улыбнулась. Он молчал, все с тем же недовольством глядя на меня. — Может, я войду? — задала я вопрос.

Он посторонился, и я оказалась в вагончике. Бутылку и стакан он успел убрать. Я опустилась на скамью, где недавно сидел он, Сергей пристроился напротив.

— Что ты здесь делаешь? — оглядываясь, задала я вопрос.

— А ты? — спросил он.

— Вышли с Верным прогуляться.

— Подходящее место. Я уж решил, ты за мной следишь.

— На своих двоих за машиной не угонишься. Увидела, как ты свернул к карьеру…

— Значит, все-таки следишь, — криво усмехнулся он.

— Нет. Следят, когда в чем-то подозревают, — возразила я.

— Вот как? Значит, ты меня не подозреваешь?

— А надо?

Он вновь усмехнулся:

— Я помню, как ты вчера смотрела на меня.

Он наклонился, поднял с пола бутылку и стакан и спросил:

— Будешь?

— Спасибо, нет. А чего дома не пьется, можно узнать?

— Мать расстраивать не хочу. Увидит, как я водку глушу стаканами, и непременно забеспокоится, вопросами замучает, что да почему.

— И часто ты сюда наведываешься?

— Последний год — раз в неделю. Иногда два.

— Понятно.

— Что тебе понятно? — резко сказал он, но тут же отвел взгляд и головой покачал.

— Понятно, что надо бы оставить тебя в покое, но если уж я здесь, может, поговорим?

— О чем?

— О жизни, само собой.

— О жизни можно. Иной раз посмотришь на нее и, веришь ли, так и тянет в петлю.

— Это да, — подумав, кивнула я. — Меня сын останавливает, а тебя?

— Черт знает… привычка? Стыд? Найдут с петлей на шее, обделавшегося с перепугу. Да и мать жалко… Хороший сын такое выдал… Будешь пить? — повторил он. — Нет? Тогда и мне, пожалуй, не стоит. — Он убрал бутылку под стол и вздохнул.

— Извини, что кайф поломала.

— Какой там кайф, — хмыкнул он. — Не задалась жизнь, Анька. Вроде и грешу не больше других, а смотри, как повернуло…

— Я не против того, чтоб себя пожалеть, но, может, займемся чем-то полезным?

— Это чем же? — вроде бы удивился он.

— Расследованием.

— А-а… вот ты о чем. Поумнее нас люди этим занимаются.