Люди не успели опомниться, как огромный огненный шар метнулся через частокол. С диким воплем чернокожие бросились врассыпную.
Площадь опустела. На земле валялись маски, они уже не внушали страха. Рядом с поверженным в пыль истуканом лежала дубина — орудие казни, так и не пригодившееся палачу. Несколько поодаль распластался кусок синей материи: вождь бежал первым.
Маврузий опустился на колени.
— Гуда! Брат мой! Ты жив.
— Бежим! — крикнул Ганнон. — А то они опомнятся!
Сердце бешено колотится от быстрого бега. Одежда взмокла от пота. Колючая трава хлещет по лицу.
Первым остановился Бокх. Обернувшись к селению, он трижды плюнул в его сторону, и проклятия посыпались на головы туземцев. Когда иссяк запас всех проклятий, Бокх в изнеможении упал на траву. Гуда подошёл к своему повелителю и лизнул его руку шершавым языком. Маврузий поднялся и помог карфагенянам освободиться от пут.
— Не чудо ли это? — воскликнул Мидаклит. — Откуда здесь лев? Ведь он оставался на палубе.
— Оттуда же, откуда кусок материи на шее вождя, — сказал Ганнон. — В Керне мы торговали красной материей. Те тюки, что у нас отняли, тоже были красными, а синяя оставалась на «Сыне бури».
— Ты хочешь сказать, — молвил Мидаклит, — что пираты после захвата корабля высаживались на берег где-то поблизости?
— Да. И, наверное, они обидели чернокожих. Помнишь костры — язык тревоги, непонятную злость этих чернокожих к нам? Может быть, пираты натравили на чернокожих Гуду или он сам бежал с корабля.
Ганнон пристально всматривался в жёлтые зрачки зверя, словно они могли запечатлеть то, что произошло на палубе, то, чего Ганнон, может быть, никогда не узнает.
Мидаклит понял Ганнона. «Как ему сейчас тяжело!»
— Я не удивлюсь, если этот лев когда-нибудь заговорит! — сказал Мидаклит.
— В Египте, — вспомнил Малх, — я наблюдал, как люди поклоняются чёрному быку с белым пятном на лбу. Я не мог удержаться от смеха, видя, как взрослые люди оплакивают дохлую кошку и воздают ей божеские почести. Теперь же я сам готов приносить жертвы нашему спасителю.
— А кто не хотел брать его на корабль? — напомнил маврузий.
Все рассмеялись. Старый моряк только махнул рукой.
У фарузиев
Море высоких трав. Люди идут, поднимая руки, чтобы защитить лицо от острых стеблей. Солнце жжёт голову, а мокрые обувь и одежда не просыхают. Сандалии пришлось перевязать тряпками, оторванными от одежды. Ноги покрылись ссадинами и распухли, но люди идут и идут, а за ними царственной походкой шагает лев.
Только однажды на пути встретилось одинокое дерево. Ганнон залез на него, чтобы осмотреться. С высоты ему был виден темнеющий на горизонте край леса, небольшие озёра и висящие над ними тучи птиц. А это что такое? Шатры с коническими крышами.
— Там посёлок чернокожих, — сказал Ганнон, слезая с дерева. — Надо его обойти.
Бокх с ловкостью дикой кошки взобрался на верхушку дерева, и оттуда вдруг раздался его смех. Так весело он смеялся лишь тогда, когда Малх принял светляков за глаза леопарда.
— Над чем ты потешаешься? — удивился Ганнон.
— Ты принял жилища белых муравьёв[73]