— Сгинь, злой дух, сгинь!
Ганнон засмеялся.
— Я возьму вас обоих, Бокх!
Но тут заворчал Малх:
— Пусть поразят меня боги в пятое ребро, если этот зверь не распугает всех матросов!
— Не сердись, старина! — Ганнон добродушно похлопал его по плечу. — Моряки собьют крепкую клетку, и лев никому не помешает.
— Но как он перенесёт качку? — смягчился Малх.
— Не хуже меня, — ответил маврузий. — Он такой же человек, как ты и я. Только на нём шкура. А под нею и руки, и ноги, и по пять пальцев на руках и ногах.
Ганнон обменялся с Мидаклитом взглядом. Слова маврузия показались ему странными.
По доске лев перешёл на лодку. Она закачалась и осела под его тяжестью. Перед тем как последовать за львом, Бокх вложил два пальца в рот и громко свистнул. Из-за прибрежного холма показалась небольшая лошадка. У неё были костистые ноги, необычайно длинная шея, на которой болтался обрывок бечёвки. Лошадь приблизилась к Бокху и остановилась, наклонив свою худую, шишковатую голову. Бокх обнял голову лошади и крепко поцеловал её в лоб.
— Не задумал ли ты взять на корабль и коня? — испуганно спросил Малх.
Маврузий отвернулся. В глазах его блеснули слёзы.
С приливом корабли снялись с якоря. Ганнон приказал принести жертву богам. Зарезали овцу и её кровью смазали губы деревянной статуи Пуам на носу «Сына бури». Тушу бросили в волны.
Ганнон простился с моряками. Суффет был доволен. Поселенцы высажены на берег. Длинный и опасный путь обошёлся без потерь. Он возвращает республике её флот. Сам он вернётся не скоро. Ему предстоит плавание, беспримерное в летописях Карфагена. Пусть об этом узнают отцы города.
В открытом море корабли разошлись в разные стороны: «Сын бури» повернул на юг, а другие корабли — на север, к Столбам Мелькарта. Ганнон молча смотрел на паруса, напоминавшие лепестки лилий, едва окрашенные розовом краской заката, смотрел, пока они не растаяли на горизонте.
Керна
Прошел месяц, с тех пор как «Сын бури» покинул дружественный Ликс. Остались позади основанные недавно колонии. Корабль прошёл мимо них. Ганнон боялся упустить попутный ветер.
Вместо лесов и травянистых лугов тянутся жёлтые безжизненные пески. Берег ровный. Прибой бушует с огромной силой. Нередко берег скрывается за мелкими брызгами разбивающихся волн.
Ветер дует в корму, унося корабль всё дальше и дальше на юг. Но вдруг ветер переменился и стал дуть в левый борт. Люди изнемогали от жары. Спать в каюте стало невозможно. Ганнон приказал постелить себе на палубе рядом с Малхом. Утром его разбудил гул голосов. Подняв голову, он увидел матросов, стоявших у мачты. Ганнон вскочил.
— Что случилось? — с тревогой спросил он.
И в это же мгновение сам заметил, что паруса за ночь изменили цвет. Из белых они сделались жёлтыми, как яичный желток.
В ужасе моряки упали на колени, взывая к богам.
Один из матросов подошёл к Ганнону. Сверкая белками глаз, он закричал:
— Куда мы плывём? Сегодня стали жёлтыми паруса, а завтра боги испепелят нас и мы сморщимся, как плод смоковницы, сбитый с ветвей!
Матросы ринулись к суффету. Угрюмо и недоверчиво смотрели они на него. Ганнон стоял, скрестив руки на груди. Ему самому было непонятно, почему пожелтели паруса, и он готов был видеть в этом дурное предзнаменование.