Друзья по дембельскому аккорду вновь собрались в курилке.

— До сих пор не верю, что мы так легко выкрутились, — устраиваясь удобнее, сказал Ерофеев.

— Видели б вы рожу старшины, когда мы с ним подошли к засыпанному кабелю, — продолжил разговор Мизин, — вытянулась, как у добермана, вот-вот в глотку вцепится.

— Жаль, сержант, что ты один с ним пошел. Хотел бы я на это посмотреть, — улыбаясь, произнес Пилипчук.

— Какой я тебе сержант? — наиграно возмутился Мизин, — по приказу комбата с ноля часов этого дня я гражданский человек.

— Ладно, выёживаться, гражданский! Лычки надраил, как у кота яйца… — Пилипчук вновь вернулся к теме старшины, — жаль, что не видел его рожи. Зря, что ли весь день и полночи на экскаваторе работал. Мне ведь земляк экскаватор всего на сутки дал. У них в автобате своих аккордов невпроворот. На гражданке расскажу, как я в первый раз в жизни на тракторе сидел.

— Ты ж сказал, что до армии на нем работал?

— Это я так, что б вы не волновались, — признался Пилипчук.

— Ну, ни фига себе! — вырвалось у Сытина. До него только сейчас дошло, какому риску они подверглись.

— А куда ты дел остатки кабеля? — вспомнил Мизин.

— Так я его назад на промсклад затащил, и бирку повесил: «сорок два метра для старшины, хранить в оба глаза», — улыбнулся Пилипчук, — накладной-то у Мудрука больше нет, значит, днем завсклад ему ни хрена не даст. Ну, а ночью? Ночью пусть, как я, проявит чудеса героизма, воинской смекалки и попробует забрать свой кабель под носом у часовых. Я его специально на заборную сетку облокотил, чтоб хорошо видно и сильней искушение было. Ребят в ротах про кабель предупредил, желающих получить отпуск при задержании вора хоть отбавляй. Так, что сторожить кабель будет весь батальон.

— Мужики, что-то я не понял. Если мы старшине в компот нагадили, то кто ж рапорт подал на наше увольнение? — спросил Сытин и все внимательно посмотрели на Пилипчука.

— Ну, а кто у нас самый старший?… Комбат и подал… — не моргнув глазом ответил Пилипчук.

— Не понял? — Удивился Мизин, — когда это ты у комбата был?

— Старшина, сволочь, подал рапорт не на наше увольнение, а на воровство трактора. Нас с земляком вызвали в штаб. Пришлось рассказать все от начала до конца. Светило нам по пять суток губы, но когда комбат узнал, где лежит остаток кабеля, — Пилипчук сделал паузу, — я минут пять ждал, когда он смеяться перестанет. Ну, короче, вместо ареста за нарушение дисциплины, нам за проявленную воинскую смекалку подписали увольнение.

— Прав старшина — неожиданно произнес Мизин.

Все удивленно глянули на товарища.

— Последним в армии шутит старший по званию, — закончил свою мысль сержант.

Стояла середина сентября. Тропа петляла, как перепуганный заяц, от одного укрытия к другому. От сбитого снарядом дерева в небольшую впадинку между холмами, из неё в подлесок, затем к ручью. Младший сержант Щава и старший сержант Быковец шли в сторону семнадцатого наблюдательного, Бык — старший, он впереди. На ближайшие сутки Бык для Щавы вроде Бога, или, по крайней мере, его первого заместителя. Таков устав российской армии.