— Да. Это безумие.

— Наконец ты согласилась со мной. Он сумасшедший, чьи бредни пробудили — во всех нас — все сокровенное, невыразимое; сумасшедший, представляющий опасность для нас, пока не согласится прислуживать Богу.

Верховный перевел дыхание, повернулся, чтобы взглянуть на затопленную долину. Там, где среди разлива угадывалось речное русло, водовороты крутили и вертели пустую лодку.

— Понимаешь? Мы не можем позволить себе ждать, когда он выздоровеет. Если не удастся его убедить, — что мы, конечно, попытаемся сделать, — тогда придется его заставить.

Некоторое время они молчали. Прекрасный Цветок опять принялась плакать. Как ручей из скалы, бежали по ее щекам беззвучные слезы, окрашенные малахитовой краской. Река продолжала подниматься. Принц время от времени позвякивал украшениями.

Внезапно Прекрасный Цветок прекратила плакать.

— Должно быть, я ужасно выгляжу.

— Нет, нет, дорогая. Ну, может, краска чуть-чуть размазалась. Тебя это не портит.

Она подала знак рабыням.

— Знаешь, Верховный? Это говорит о том, сколь глубоко я пала. Меня это почти не трогает. Не совсем, конечно, но почти.

Он взглянул на нее, озадаченно хмурясь.

— Ты говоришь о наводнении?

— Ну что ты — нет. Я имею в виду, как я выгляжу.

Рабыни удалились. Прекрасный Цветок устроилась в кресле и приняла решительный вид.

— Теперь я готова.

Верховный громко приказал:

— Приведите его.

Принц вскочил на ноги.

— Ну… я, пожалуй… пойду попью…

От кресла донеслось шипение:

— Оставайся на месте, крысеныш!

Принц снова сел.

За террасой послышался шум, в котором выделялся хорошо знакомый голос, не смолкавший, как всегда, но на сей раз звучавший на более высокой ноте. Два высоченных чернокожих солдата, на которых не было ничего, кроме набедренных повязок, волокли Болтуна. Они подтащили его ближе и поставили перед Прекрасным Цветком. Болтун замолк и уставился на нее. Она взглянула на него каменным взглядом, с виду безмятежная, как обитатель Дома Жизни, если бы только туника не вздымалась так порывисто у нее на груди. Болтун заметил принца, примостившегося на корточках у стены. Он дернулся в руках солдат и пронзительно завопил:

— Ты — предатель!

— Я не…

— Минутку, Болтун. — Верховный повернулся к Прекрасному Цветку. — Может быть, я сам?

Она хотела что-то сказать, но слова не шли с губ. Верховный поднял палец.

— Отпустите его.

Лоснящиеся от пота солдаты отступили от Болтуна. При этом они наставили на него копья, словно на зверя, пойманного сетью. Он заговорил снова, захлебываясь, с отчаянием в голосе, глядя то на нее, то на Верховного.

— Это жестоко — заставлять меня пить яд. Вы можете сказать, это безболезненно, но откуда вы знаете? Вы что, сами когда-нибудь пили яд? Я знаю много секретов, которые будут вам полезны. Я даже могу остановить наводнение, но для этого мне нужно время, время! Никому не нравится чувство страха, ведь так? Это ужасно — испытывать страх, ужасно, ужасно!

Верховный перебил его:

— Мы тебя не пугаем, Болтун!

— Тогда почему, стоит мне умолкнуть, как я слышу стук своих зубов?

Верховный протянул руку к Болтуну — тот отшатнулся.