— Лучники!

Копье Болтуна делало завораживающие зигзаги у груди Верховного, который не смел пошевелиться. Не переставая говорить, Болтун перебежал террасу и вскочил на парапет. Он обернулся в тот момент, когда показались солдаты с луками, не готовыми к стрельбе. Он метнул копье, и первый лучник упал, так и не размотав кольцо свернутой тетивы. Все время, пока тело Болтуна совершало эти невероятные действия, его лицо оставалось испуганным, а язык трещал не умолкая. Он говорил даже тогда, когда прыгнул с парапета вниз. Он погрузился в воду и там, наверно, продолжал говорить; и только когда он вынырнул, делая широкие гребки, на поверхность, было непонятно, говорит он или нет, из-за суматохи, царившей на террасе. Стрелы вонзались в воду вокруг него и, выныривая вверх оперением, плыли по волнам.

В Верховном произошла перемена. Он стоял, положив руки на живот и глядя одновременно вдаль и в себя. Потом опустился на одно колено. Глаза его смотрели потерянно. Лицо съежилось и постарело.

Принц тоже не был похож на себя. Он не замечал мертвых и умирающих. С сияющей улыбкой на лице он говорил Прекрасному Цветку, которая не обращала на него внимания:

— Тогда не имело бы значения, что я плохо вижу, и мне не нужно было бы становиться Богом, ведь так?

Верховный, прижавшись щекой к полу, простонал:

— Душа кровоточит. Он жалит, как скорпион.

Далеко от них, доступный разве что случайной стреле, Болтун выбрался из воды на стену, которая, подобно узкой тропинке, вела к макушкам торчащих среди стремнины пальм. Он обернулся назад, балансируя руками, словно разыгрывал в беззвучной, неуверенной пантомиме сценку борьбы за жизнь. Лучники с опустошенными колчанами стояли у парапета и оглядывались, ожидая приказов Прекрасного Цветка. Но она, с воздетыми руками, приоткрыв рот, все не могла отвести глаз от Болтуна.

Верховный заключил — непререкаемо, со знанием дела:

— Им владеет желание смерти.

Принц расплылся в нелепой ухмылке.

— Можно теперь я выпью чашу?

Прекрасный Цветок рассеянно ответила:

— Подожди, малыш.

Она устремилась к парапету.

— Желание смерти. И все-таки…

Лучники ждали, поглядывая на нее. С ней тоже произошла перемена. Тело ее стало округлее, полнее, потеряло угловатость. Глаза и волосы приобрели блеск. Щеки, плоские прежде, налились упругостью. Она сияла, она светилась, она, словно благовонная эссенция была заключена в сосуде ее тела, расточала вокруг аромат возбуждения. На упругих щеках играл румянец и ямочками обозначилась улыбка. Она воздела руки к небу, раскрыв окрашенные хной ладони, — жест для минуты откровения.

— Все-таки… лучше нам пойти и успокоить Бога.

Песня прежде речи

Поэзия прежде прозы

Флейта прежде стреляющей трубки

Лира прежде лука

Пальма слушала Пчел, в улыбке — одобрение, чтобы их не покидало ощущение счастья. Никто не болел, да и пчелы возвращались из леса и с равнины с медом. В нем можно было почувствовать привкус равнины, ее пряный аромат. Да, пчелы были хорошим подспорьем. Поулыбавшись сколько требовалось, она опять обратила улыбку к площадке, расположенной между рекой и тростниковыми хижинами, навесами и шалашами у подножия невысоких гор. Место, которое дети выбрали для игр, было в этот час раскаленным и пыльным, но не настолько, как в полдень. Она сразу увидела, что жара уже подействовала на детей: игра двух мальчишек больше походила на драку, и, только заметив ее, они отпустили друг друга. Мальчуган — совсем еще ребенок — заковылял к ней, протягивая кулачки с зажатыми в них птичьими яйцами.