На следующий день, когда мы выступали с произвольной программой, я с удовольствием поела, что меня удивило. А Сергей, наоборот, есть не хотел, что тоже было довольно необычно. Да и спал он неважно. Еще никогда я не видела его таким напряженным.
Перед состязаниями мы всегда отправлялись на короткую прогулку, так что примерно в пять часов решили сходить посмотреть на симпатичную маленькую церковь. Там готовились к какому-то концерту. Сейчас я уже и не помню, о чем, мы говорили. Наверное, ни о чем. Когда я нервничала перед выступлением, мне обязательно нужно было выйти на воздух. Если я оставалась в помещении, то вскоре начинала задыхаться. Я ходила по ледовому дворцу, пытаясь найти подходящее место, пока не оказалась на улице — и сразу почувствовала себя лучше, мои легкие наполнились кислородом.
Позднее мы провели нашу обычную разминку на полу. Я почти ничего не говорила Сергею, пока мы ждали своего выхода. Сергей находился в мужской раздевалке, а я в женской накладывала грим. Я сказала Сергею, чтобы он попросил Марину не суетиться вокруг меня — у нее была привычка постоянно спрашивать перед выступлением, не нужно ли мне помочь. Вероятно, Сергей ей что-то передал, потому что на этот раз она ко мне не подходила.
Самое неприятное — разминка на льду. Ты еще не чувствуешь по-настоящему ног, нужно постоянно следить за другими фигуристами и за временем на часах. И даже когда ты видишь часы, то так нервничаешь, что не понимаешь, сколько еще остается до конца. Разминка продолжается шесть минут, часы показывают пять, и ты не можешь понять: пять минут прошло или пять минут осталось? Ты в состоянии думать только о том, какие элементы еще необходимо попробовать. Потом ты уходишь со льда и ждешь. Первыми после разминки выступали Изабель Брассер и Ллойд Айслер, затем — Наталья и Артур. Сергей не стал расшнуровывать свои ботинки, а мои уже были развязаны. Я смотрела на фотографию Дарьи и старалась думать о своих родителях, как советовал отец Николай. Подошла Марина и сказала, что Ллойд Айслер и Изабель Брассер отлично откатали свою программу. Немного позже она сообщила, что Наталья и Артур тоже оказались на высоте.
Не знаю, зачем она все это говорила. Когда мы выходили на лед, я видела, что Тамара Москвина, тренер Натальи и Артура, по-настоящему счастлива, и я попыталась прислушаться к их оценкам, перед тем как должны были объявить наш выход, сказав себе: «Катя, ты же хотела запомнить эти Олимпийские игры как следует».
Зрители все еще рассаживались по своим местам, после того как они стоя аплодировали Наталье и Артуру. Наконец на арене наступила тишина, и я почувствовала, что все ждут нашего выступления, ждут, что произойдет нечто необычное. Это было пугающее чувство. Поэтому я попыталась забыть о зрителях. Можно сойти с ума, если слишком много о них думать. Просто растаять у них на глазах. Даже если люди хотят тебе помочь, они не в состоянии этого сделать. Очень редко энергия толпы передается тебе.
Я всегда говорила, что Олимпиада — соревнование нервов, и никогда они не находятся в большем напряжении, чем в момент перед самым началом, когда все глаза, все прожектора устремлены на тебя. Перед выступлением я думала о Дарье и о своих родителях. Но теперь, когда мы стояли на льду, все мои мысли сосредоточились на Сергее. Мы должны кататься друг для друга. Я так долго этого хотела — и вот мы здесь. Вероятно, он очень волнуется... Но я посмотрела на него и подумала: «Нет, он сильный и спокойный, как всегда. С ним все в порядке».