Марина принесла фотографии, где были запечатлены разные позы из всех программ, которые мы сделали за долгие годы совместных выступлений. Из программы по мотивам скульптур Родена, из «Ромео и Джульетты», «Лунной сонаты». И все фигуристы разбились на пары, так что каждая повторяла одну из наших поз, — они отнеслись к этому очень серьезно. И я поняла, что завтра каждый из них покажет свое лучшее катание. Прилетел Владислав Костин, автор наших костюмов, и сделал для меня белое платье, в котором я должна была появиться в финале. Татьяна Тарасова тоже была с нами. Я чувствовала себя намного лучше из-за того, что собрались все наши друзья; они прилетели поддержать меня и кататься для Сергея, чтобы показать в его честь то, что любили и умели делать. И я знала — они приехали с чистым сердцем.

Не могу описать, как это было для меня важно, скажу только, что я совершенно перестала волноваться из-за предстоящего выступления. Меня тревожил лишь торжественный обед, который должен был состояться после окончания представления, поскольку я понимала: пригласить всех невозможно. Наша квартира слишком для этого мала, а мне не хотелось никого обидеть.

Мы устроили еще одну репетицию в хартфордском городском центре, где должен был состояться вечер памяти. Марина давила на фигуристов, что совсем на нее не похоже. На Олимпийских играх в Лиллехаммере она тоже нервничала, но держала себя в руках. Здесь же она явно волновалась, и ей никак не удавалось справиться со своим волнением. Она не могла принять ни одного решения, была в растерянности, какое мне выбрать платье. Такой я ее раньше не знала. Марина так и не оправилась после смерти Сергея, она — словно яркий цветок, радовавший всех своей неуемной жизненной энергией и вдруг увядший. Однако перед моим выходом на лед Марина нашла слова, которые придали мне силы.

— Доверься Сергею, — сказала она, — и он поможет тебе кататься.

Я не участвовала в процессии, открывавшей вечер. Просто стояла и ждала за занавесом. Я даже не смотрела, чтобы не растерять решимость и не расплакаться. Когда я услышала музыку «Лунной сонаты», на меня нахлынуло множество воспоминаний. Неожиданно я вдруг поняла, что делаю движения из нашей олимпийской произвольной программы 1994 года. Вот здесь Сергей выбрасывал меня, здесь у нас было вращение, дорожка, параллельный прыжок... Я не могла остановиться. Я не хотела останавливаться. Я чувствовала, что душа Сергея где-то совсем рядом.

По мере того как приближалось время моего выступления, я вспоминала слова, которые обычно говорил Сергей перед выходом на лед, вспоминала, как он обнимал и целовал меня. Сейчас, когда я стояла в туннеле, меня некому было обнять или поцеловать. Я была одна — и чувствовала себя ужасно. Рядом находился только Дейв, служащий шоу «Звезды на льду», который наблюдал за мной. И мне показалось, он подумал то же самое: «Как печально, что она стоит здесь без Сергея».

А потом я вспомнила слова Марины: «Доверься Сергею, и он поможет тебе кататься». Казалось, в горле у меня застрял комок, я понимала: если сейчас заплачу, то не смогу остановиться.