Мотя никак не прореагировал на ее монолог, сразу проскочил на кухню, сел у своей чашки, громко тявкнул – есть давай! И, как показалось Лидии Васильевне, посмотрел с укором: что это, мол, такое делается в последнее время? То куда-то бежим, то едем, то я, бедный, у чужих порогов сижу… И не просто так сижу, надо заметить, а скромно помалкиваю! Вот как это называется, а? Ведь это полное нарушение нормального ритма жизни, сопряженное с подрывом устоев мироздания!

Конечно, про устои мироздания Мотя не думал. Но голодным был точно, и Лидия Васильевна испытала острый приступ вины и торопливо бросилась к холодильнику:

– Сейчас, Мотя, сейчас… Я тебе вкусненького… Все, что хочешь, милый! Рыбку будешь? А, понятно, колбаски хочешь… Но колбаска – это вредно, давай лучше рыбку? Ну ладно, ладно, я тебе и того и другого дам… А еще, когда гулять пойдем, я тебе косточку куплю… Вкусненькую… Хочешь косточку, Мотя? А может, банан будешь? Я знаю, ты любишь бананы… Вот, возьми… Ешь, Мотя, ешь… Приятного аппетита.

Пока Мотя утешался вкусностями, Лидия Васильевна прошла в гостиную, устало опустилась на диван. Подняла глаза, встретила взгляд Паши на фотографии, улыбнулась грустно. Потом проговорила тихо:

– Видишь, Паш… И я чуточку адвокатом заделалась… Вернее, попытки робкие совершаю. Хотя какой из меня адвокат? Да никакой! Просто очень уж хочется той девочке помочь… Слишком несправедливо с ней жизнь обошлась, понимаешь? Хотя я помню, ты всегда говорил, что нельзя на плохую жизнь сетовать, что это люди создают друг другу плохую жизнь…

Казалось, Паша с фотографии смотрит на нее так, будто одобряет ею сказанное. И будто улыбается даже. И вспомнился вдруг тот самый день, когда была сделана эта фотография…

Да, счастливый был день. Помнится, стоял сентябрь, сухой и теплый. И день был выходной – суббота или воскресенье… Хотя у Паши не бывало выходных дней практически, всегда был занят. А тут… Как-то подхватились, собрались быстро и махнули на природу, сообразили пикничок у небольшого озерца. Сидели рядышком на берегу, плечом к плечу, пили красное вино и вдыхали пряные запахи осени, леса, воды… И так было хорошо, господи! Сидеть и смотреть молча, как листья летят под ветром, как ложатся на водную гладь…

Потом Паше сидеть надоело, и он устроил ей фотосессию. И так заставлял позировать, и этак! И на поваленном дереве сидеть, и с березами обниматься, и венок из гроздьев рябины на голову напяливать! Она все это проделывала со смехом, потому что видела, как Паше нравится ее в кадр ловить… Тем более он так смотрел! Будто любовался ею. А она уж к тому времени не молоденькая была, уже Никитка в институте учился. Но все равно девчонкой себя чувствовала! Девчонкой, которую любят…

Потом она отняла у него фотоаппарат и «отомстила» – тоже заставила позировать с березками да с поваленным деревом. Правда, до венка из гроздьев рябины дело не дошло – Паша наотрез отказался… А фотография с березками вышла чудо как хороша – такое там лицо у Паши получилось веселое, доброе… Счастливое…

Вот теперь она и смотрит на Пашу изо дня в день – на фоне березок. Хотя поначалу не могла смотреть вовсе – очень уж больно было. Потом в привычку вошло – вместе с ощущением пустоты внутри… А сейчас вот совсем по-другому смотрит, будто Паша живой и она с ним советуется! И впрямь показалось, будто он ей отвечает: «Давай, Лидуша, давай… Если уж взялась помогать, то помогай до конца той девочке…»