Гости заняли места за столом, а Бриджи не находила себе места от тревоги. Она нисколько не сомневалась в летном мастерстве мужа, но при этом не могла полностью стряхнуть мрачное предчувствие, которое все сильнее давило ей на душу.

Подали уже третье блюдо, и тут оживленный гомон сменился почти полной тишиной. Все женщины непроизвольно проводили взглядом статную фигуру Джона Миллинга, облаченного в белый смокинг. Подойдя к послу, он извинился за опоздание, объяснив, что это произошло по не зависящим от него причинам. Нежно обняв Бриджи за обнаженные плечи, Джон сел между двумя дамами, и обе разом заговорили с ним. Многие члены британской общины в Маскате втайне ревновали к одному или другому Миллингу, в то же время восхищаясь обоими.

Сигары и превосходный портвейн из подвалов посольства сменились оживленными играми, и некоторые гости, в том числе и Джон, оказались при полном наряде в бассейне.

Вернувшись домой после полуночи, Джон и Бриджи тотчас же заснули. Отбросив тревоги, оба с нетерпением ждали возможности провести воскресенье вместе с маленьким Оливером на своем собственном секретном курорте. Джон обнаружил в двадцати минутах лета к северо-востоку от Маската уединенную бухту с чистейшим белым песком и ровным прибоем. Миллинги уже провели там несколько великолепных дней, бродя нагишом по бесконечному пляжу, собирая ракушки и наслаждаясь пикником среди дюн.

В субботу Мейсон проснулся рано и в семь утра позвонил Бейли домой. На этот раз слуга-кашмирец позвал старшего суперинтенданта к телефону, оторвав его от завтрака.

Мейсон перешел прямо к делу.

– Я очень рад, что дозвонился. Поскольку есть все основания полагать, что ваша жизнь в опасности.

– Должен поблагодарить вас за заботу, – холодно отозвался Бейли, – но прошу прощения, я не могу не спросить, кто вы такой.

Дэвид старался не допустить, чтобы стало известно о его пребывании в Маскате. Здесь еще достаточно англичан, в основном бывших военных, оставшихся работать по контракту и способных его вспомнить, а людям свойственно говорить. Пройдет немного времени, и слухи дойдут до валлийской гвардии.

– Пожалуйста, поймите, что по телефону такие вещи обсуждать очень трудно. Я могу незамедлительно приехать в любое место, где вам будет удобно.

В голосе Бейли прозвучали снисходительные нотки.

– Вы сказали моему слуге, что я не должен лететь.

– Совершенно верно, – с жаром подтвердил Мейсон. – Ваш вертолет неисправен, с ним «поработал» один из ваших техников. Я могу показать фотографии этого человека.

– Вы сообщили в полицию?

Мейсон замялся.

– У меня нет доказательств… но я знаю, что вам угрожает опасность. Мы должны встретиться, и я все объясню.

Теперь уже в голосе Бейли сквозило открытое нетерпение.

– Послушайте, сегодня мне предстоит очень напряженный день, но летать я точно не буду. Честное слово. На мой взгляд, этим вопросом должна заниматься полиция, и вам надлежит немедленно связаться с ней. Самое раннее я смогу увидеться с вами завтра утром, да и то, боюсь, наша встреча будет краткой.

Они договорились встретиться в воскресенье, в половине девятого утра. В субботу до обеда Мейсон проявил пленку, отснятую в Сумайле. Дэвис вернулся в гостиницу, но никуда больше не выходил и всю еду заказывал в номер. Мейсону пришлось умерить свое любопытство до предположений о том, как сильно шершни изуродовали валлийцу лицо.