Дикой аж побагровел от негодования. Привязанные к подлокотникам руки затряслись в тщетной попытке схватить обидчика за горло. Но всё, на что хватило сил, выразилось в плевке, который так и не достиг цели, повиснув на скривившихся губах.

— Жалкое зрелище, её богу, — поморщился Коллекционер.

— Сука! Зубами порву блядь!

— Тс-с-с, — охотник снова прислушался. — Двадцать. Прости, я тебя перебил. А за одно и всю твою шайку. Ну ладно, у меня мало времени. Ты собираешься каяться или нет?

— Тварь! — прорычал Дикой, вытягивая шею, будто и в самом деле вознамерился загрызть наглеца, однако, быстро выдохся и, тяжело дыша, поник. — Давай уже, кончай с этим. Заебал своей болтовнёй.

— Таким будет твоё последнее слово?

— Нет, моё последнее слово будет — отсоси.

— Что ж, у тебя был шанс, — «Пернач», не спеша, покинул кобуру и нацелился в красный покрытый испариной лоб с пульсирующей веной посередине. — Прощай.

Палец нажал на спуск.

Дикой вздрогнул одновременно с ударом бойка о пустой патронник и затаил дыхание, словно всё ещё не будучи уверен, жив он или мёртв.

Дверь из коридора открылась, и в кабинет вошёл Репин.

— Ну что? — обратился он к охотнику. — Закончил?

— Как договаривались, — указал Коллекционер на часы.

— Полегчало?

— Да, спасибо большое. Мне теперь гораздо лучше.

— Ах ты мразь паскудная! — выдохнул Дикой.

Охотник, направляясь к выходу, остановился и молниеносно выхватил пистолет из ещё не застёгнутой кобуры.

Только что отыгранная сцена повторилась один-в-один.

— Надо же, — усмехнулся он, — не надоедает. Можно я через часок загляну?

Репин сглотнул и опустил автомат.

— На сегодня достаточно.

К пяти утра Стас и Бакаюров приняли вахту от Павлова и Дьяченко. Те спустились с высотки, продрогшие до костей, и теперь отогревались трофейным чаем. Обнаруженные в здании запасы спиртного капитан тут же объявил неприкосновенными, пообещав за распитие взыскать по всей строгости.

С собой наблюдатели получили кусок сала, буханку ржаного хлеба, травяной чай в термосе и тяжёлый мощный фонарь для сигнализирования о приближении непрошеных гостей Злобину. Сапёр, закончив минирование периметра, был назначен дежурным у входа, как имеющий самую неброскую внешность и даже, по словам Коллекционера, походивший всеми чертами лица на среднестатистического ублюдка.

Курган битого кирпича у основания высотки поднимался почти вплотную к оконным проёмам третьего этажа.

Стас запрыгнул внутрь и подал руку сержанту.

— Жутковато здесь, — осмотрелся Бакаюров. — Давно он брошен?

— Не знаю, — ответил Стас, проводя ладонью по чудом уцелевшему лоскуту выцветших и изъеденных плесенью обоев.

Они стояли посреди просторной комнаты с большим окном и проёмом балконной двери. Кирпичная пыль и осыпавшаяся штукатурка серым настом устилали пол. Там, где ступала нога, пыль разлеталась, открывая куски замысловатого геометрического рисунка, отпечатавшегося на чёрном паркетном клею. Холодные стены, обросшие за ночь инеем, поблёскивали в свете звёзд ледяными кристалликами.

— Пойдём, нечего здесь разглядывать, — Стас миновал узкий коридорчик и вышел на лестничную площадку.