Сколько их? Двое? Трое?

Паломник так и не решил, что делать с женщиной. Даже маска на лице не всегда спасает – фигура, тембр голоса… все такое. Но знал он и то, что если он позволит себе убийство хотя бы одного невинного – из мстителя он превратится в убийцу, самого обыкновенного, банального убийцу. Душегуба – мало кто задумывается, что у этого слова двойной смысл, ибо убийца губит свою душу точно так же, как и души тех, кого он убивает. Паломника не учили убивать – его учили выживать и сражаться за свою страну. Он никогда и никого не убивал, не имея приказа на это, или если защищая свою жизнь – когда какой-нибудь ублюдок хлещет по тебе из автомата с двадцати метров, тут не до библейского «не убий». Он, в сущности, был больше оружием, чем человеком, – совершенным, самонаводящимся оружием, умеющим скрываться, выжидать, обманывать, наносить удар в самый невыгодный для врага момент, менять цель на более важную, если таковая вдруг появится. И когда ему отдавали приказ – убийцами становились отдавшие приказ, а не он сам. Потом он принял на себя месть и стал, таким образом, мстителем – благородство цели, мщение, восстановление справедливости перевесило на весах судьбы необходимость пролить кровь. Тем более, что каждый, кого он намеревался убить, – десять раз заслужил смерть. Но женщина, оказавшаяся не в том месте и не в то время, ничем не заслужила своей участи, и если он нажмет на курок – то сделает последний шаг на пути в Преисподнюю.

Но и оставить ее просто так… было рискованно. Очень рискованно.

Легкие шаги. Женщина спускалась вниз по небольшой лестнице, спускалась уверенно, потому что это была ее яхта, и она проделывала эти движения, должно быть, тысячи раз.

– Вина захвати!

Да. Это молодой Кантарелла. Сукин сын…

– Не заработал!

Переливистый, звенящий смех.

А если вино в кладовке? Нет, не в кладовке. Точно – не в кладовке. Видимо, яхта довольно велика для озера, это скорее морское судно, хотя бы для каботажных плаваний.

Шаг. Еще один шаг. Он видел все это, как если бы мог смотреть сквозь дверь. Вот она подходит к каюте – тут две каюты, а не одна, весьма необычно для таких судов. Вот открывает дверь. На ногах у нее тапочки – чтобы не портить лак палубы и уверенно стоять на ногах. Шпильки тут не пойдут, нужно что-то с мягкой, плотно прилегающей подошвой.

– Ты всегда был счастливчиком, сукин ты сын…

– Эй, ну где там вино!

Рука потянула вниз край шерстяной шапочки, превращая ее в маску. Пистолет с глушителем наготове, он давно списан и до поры до времени был припрятан в надежном месте…

Двигатель уже работал – они отошли от причала. Насколько он знал Кантареллу – тот бы не стал неспешно плюхать полчаса, только чтобы полюбоваться красотами озера. В конце концов – у него и так есть чем полюбоваться…

Движение… осторожно. Он взял с собой графитовую смазку для петель – но ночью так и не смог ею воспользоваться.

– Мерло подойдет?!

Крик был столь неожиданным, что он замер как подстреленный.

– Да ну его на хрен! Пусть банкир пьет эту дрянь.

Банкир?

Хорошо в этом во всем одно. Кантарелла ждет шагов, ждет того, что ему принесут вина из каюты – и на его шаги он не обратит внимания.