– Я думала, ты не пьешь кофе.

Уоррен рассмеялся.

– Я пью его в особых случаях.

– Чувствую себя польщенной. На кухне – целый кофейник. Сливки – в холодильнике. Угощайся.

В одних трусах Уоррен совершенно непринужденно направился в кухню. Ронда проводила его взглядом. «Ничего, привыкну», – подумала она, но тотчас мысленно отругала себя. Кто знает, чем это все закончится?

– Что ты смотришь?

– Видео, которое снял кто-то из родителей на нашем последнем спектакле про Питера Пэна. Отец феи Динь-Динь, если не ошибаюсь.

– Вот это да! – воскликнул Уоррен, устраиваясь на диване. – Перемотай, я хочу посмотреть с самого начала.

Уоррен устроился у нее под боком. Она указала ему на главных актеров, на лучшие сцены, на детали каждого костюма.

Они смотрели финальные кадры, снятые уже по окончании пьесы: парад актеров и зрителей через лес, по узкой тропинке к дому Ронды, а затем кадры вечеринки на заднем дворе, освещенном разноцветными гавайскими фонариками и факелами. Камера взяла в кадр весь двор – угощения на столе для пикника; актеры и зрители вперемешку выпивают и смеются. Ронда в белой ночной рубашке разговаривает с Агги… И как будто смущена и напугана тем, что говорила ей Агги.

Затем объектив камеры поймал Питера и Лиззи, которые о чем-то тихо спорили. Рука Питера лежала на ее плече, а сам он наклонился и что-то прошептал ей на ухо. Лиззи покачала головой. Единственные ее слова, которые разобрала Ронда, были:

– Я не могу.

Затем она увидела, как Питер крепко сжал руку сестры и даже слегка вывернул ее.

– Сможешь, – сказал он ей.

Затем камера поймала в объектив фею Динь-Динь, уплетавшую торт. Крошечный нос и подбородок феи были перемазаны глазурью.

Когда видео закончилось, Ронда рассказала Уоррену о своем сне.

– У меня такое чувство, будто я много лет гонялась за этим кроликом, – сказала она.

Уоррен кивнул.

– Возможно, ты скоро догонишь его. А что это за бумажки были в твоем сне?

Ронда потрогала шрам на лбу.

– Так, глупости. Тем летом мы устроили в лесу… потешные похороны. Похоронили чучело-пугало. Питер заставил нас записать на клочках бумаги свои страхи, после чего мы сбросили их сверху на пугало. Как будто хоронили собственные страхи.

– Ты помнишь, что написала на своей бумажке? – спросил Уоррен.

– Нет.

– Ты наделила Питера огромной властью как в жизни, так и во сне.

Ронда кивнула.

– Я убедила себя, что он невиновен. Я так сильно поверила в это, что отказалась замечать улики. Но теперь я вижу, мы просто не имеем права ходить вокруг да около, создавая правду, которая нас устраивает.

Уоррен мрачно кивнул и умолк.

– Скажи что-нибудь! – взмолилась Ронда.

– Я думаю… – Он секунду помолчал. – Ронда!

– Что? – спросила она, беря его за руку.

Он прикусил губу.

– Думаю, ты права. Мы не можем придумывать истины, которых нет. Мы должны смотреть в глаза реальности, какой бы страшной она ни была.

Ронда кивнула:

– Вот почему я поеду к Питеру с тем, что знаю.

Уоррен покачал головой.

– Я бы на твоем месте подождал.

– Подождал чего, Уоррен? Я всю свою жизнь ждала того, чего не бывает. Что, если Питер что-то знает? Что, если он держит Эрни взаперти?