Шоссе казалось потоком чернил, который при прохождении машин озарялся лунными отблесками. Свет фар возникал где-то очень далеко, его было видно, быть может, километров за десять. Свет быстро приближался, наконец, словно циклон, налетал стремительный шквал плотного воздуха, гул, рокот, и красный огонек уносился, исчезая вдали.
Бензоколонки были освещены. На вилле Мишонне светилось только одно окно на втором этаже и по-прежнему, словно в театре китайских теней, за шторкой из сурового полотна виднелся силуэт кресла и сидевшего в нем страхового агента.
— Закройте окно, комиссар.
Он обернулся. Эльза в плотно запахнутом пеньюаре дрожала.
— Вы хоть теперь понимаете, как я волнуюсь? Вы заставили меня рассказать все… Только бы не случилось несчастья с Карлом! Этого я ни за что не хочу. Он мне часто повторял, что мы с ним умрем вместе.
— Прошу вас, помолчите.
Мегрэ вслушивался в ночные шорохи. Он пододвинул кресло к открытому окну, поставил ноги на опорную перекладину.
— Меня знобит, — сказала Эльза.
— Наденьте еще что-нибудь.
— Вы мне не верите?
— Тихо, черт возьми!
И он раскурил трубку. С далекой фермы доносились неясные шумы, потом замычала корова, а из расположенной рядом авторемонтной мастерской слышались звонкие удары стальных предметов, затем загудел электронасос для автомобильных шин.
— Я так доверилась вам! А вы вдруг…
— Да что же это такое! Замолчите вы или нет?
За одним из деревьев на автостраде, недалеко от дома, он заметил едва различимую тень. «Видимо, один из инспекторов», — подумал Мегрэ.
— Я голодна.
Он рассерженно обернулся и посмотрел Эльзе в лицо. У нее был совсем жалкий вид.
— Если вы голодны, пойдите и поешьте чего-нибудь.
— Я не решаюсь спуститься. Боюсь.
Он пожал плечами, снова прислушался и, убедившись, что снаружи все спокойно, вдруг решил сойти на первый этаж. Он уже знал, где кухня. На столе у плиты он нашел остатки холодного мяса, хлеб и початую бутылку пива.
Все это он принес наверх и поставил на пуф, рядом с чашечкой-пепельницей.
— Вы злитесь на меня, комиссар.
Теперь она казалась совсем маленькой девочкой, которая вот-вот расплачется.
— Мне, знаете, недосуг быть злым или добрым. Ешьте.
— А вы-то сами не голодны? Наверное, ругаете меня за то, что я сказала вам правду?
Но он уже стоял к ней спиной и смотрел в окно. Г-жа Мишонне за шторкой склонилась над мужем и держала на уровне его лица ложку — вероятно, давала ему лекарство.
Эльза прихватила кончиками пальцев кусок холодной телятины и с удовольствием принялась его уплетать. Потом налила себе стакан пива.
— Невкусно! — с отвращением сказала она, отпив глоток. — Но почему вы не закроете окно? Мне так страшно. Неужели в вас нет хоть капли жалости ко мне?
Внезапно он в сердцах захлопнул окно и с недовольным видом человека, готового не на шутку рассердиться, смерил ее недобрым взглядом.
Эльза побледнела. Ее голубые глаза закрылись, а правая рука, словно ища опоры, вытянулась назад. Он едва успел подскочить к ней и подхватить за талию.
Поддерживая Эльзу, Мегрэ приподнял ей веко, чтобы заглянуть в глаза. Свободной рукой он взял стакан с пивом, и поднеся его к носу, уловил горький запах.