— Вы умеете водить?

 — Водить что?

 — Автомобиль.

 — Нет, брат ни за что не захотел научить меня. Мегрэ почему-то вынул трубку изо рта, не снял шляпу с головы.

 — Скажите, вы выходили из этой комнаты?

 — Я?

Она рассмеялась. Рассмеялась звонко, от души. И еще сильнее, чем вчера, она излучала то, что американские кинематографисты называют sex-appeal[4].

Одна женщина очень хороша собой, но не обольстительна. Другая, с менее правильными чертами, напротив, наверняка вызывает в мужчинах желание или, по крайней мере, своеобразную чувственную нежность.

В Эльзе соединялось и то, и другое. Она была одновременно и женщина, и ребенок. Воздух вокруг нее был словно напоен сладострастием. И вместе с тем, когда она смотрела кому-нибудь в глаза, этот человек с удивлением обнаруживал незамутненные зрачки маленькой девочки.

 — Не понимаю, что вы хотите сказать.

 — Менее получаса назад в гостиной на первом этаже кто-то курил.

 — Кто же?

 — Об этом я вас и спрашиваю.

 — А откуда, по-вашему, мне это знать?

 — Сегодня утром патефон был внизу.

 — Это невозможно! Выходит, вы считаете, что… Скажите, комиссар, надеюсь, вы не подозреваете меня? У вас такой странный вид… Где Карл?

 — Повторяю: он пересек границу.

 — Неправда! Немыслимо! Чего ради он стал бы это делать? Уж не говорю, что он не оставил бы меня здесь одну. Это было бы совсем дико! Представляете, что станет со мной, если никого не будет рядом?

Эти слова сбивали Мегрэ с толку. Не переходя в другое душевное состояние, без демонстративных жестов, не повышая голоса, она впала в неподдельный патетический тон. Взгляд ее выражал растерянность, мольбу, замешательство.

 — Скажите мне правду, комиссар. Ведь Карл невиновен, да? А если бы он и пошел на преступление, то только в результате умопомрачения. Мне становится страшно. В его семье…

 — Были сумасшедшие?

Она отвернулась.

 — Да. Его дед. Он скончался от приступа безумия. А одну из теток пришлось запереть в сумасшедший дом. Но Карл не таков, нет! Я его хорошо знаю.

 — Вы не обедали?

Она вздрогнула, оглянулась и с удивлением ответила:

 — Нет, не обедала.

 — И вы не голодны? Уже три часа.

 — Пожалуй, голодна. Да, в самом деле…

 — В таком случае идите вниз и пообедайте. Нет никаких оснований держать вас по-прежнему под замком. Ваш брат не вернется.

 — Неправда! Вернется! Не может быть, чтоб он бросил меня на произвол судьбы.

 — Пойдемте.

Мегрэ был уже в коридоре. Озабоченный и насупленный, не переставая курить, он не сводил глаз с Эльзы.

Проходя мимо, она слегка задела его, на что он никак не отреагировал. Внизу она показалась ему еще более растерянной.

 — Карл всегда подает мне еду. Я даже не знаю, есть ли в доме хоть что-нибудь съестное.

На кухне нашлась банка сгущенки и батон.

 — Не могу, слишком разнервничалась. Оставьте меня… Нет, лучше не надо. Я никогда не любила этот отвратительный дом. А вот это что такое? Видите, вон там…

Через остекленную дверь-окно она указала на кошку, свернувшуюся клубком на газоне.

 — Мне противны животные. Мне противна деревня. Вечно тут полно всякого шума и треска, от чего я прямо содрогаюсь. Где-то здесь живет сова, и ночью — буквально каждую ночь — я слышу ее жуткие крики.