Похоже, что раухи все-таки были несколько иного, отличного от моего мнения о вкусе кошачьего мяса. Это бывает. Ну, вот едят же бушмены всяких там личинок, живущих в трухлявых пнях, и кажутся они им самым вкусным на свете угощением, вкуснее, чем для европейца торты или круассаны с чашкой кофе!

Или индейцы Южной Америки – есть у них такое блюдо, вернее напиток, называется он «нигаманча». Женщины племени охотников за головами (это те племена, что высушивают головы храбрых миссионеров, превращая их в забавные сувениры размером с кулак, называя их «тсантса») садятся в кружок, а в центре кружка ставят здоровенный тазик. Потом берут корни юки (это что-то вроде сладкого картофеля), тщательно их пережевывают (что, согласно утверждениям врачей, способствует лучшему пищеварению!), а жовки свои нормально плюют в тазик. Когда тазик наполняется доверху, его ставят в укромное место, где напиток и бродит, чтобы превратиться в подобие браги – нигаманчу. А в праздник все племя торжественно пьет этот священный напиток и радуется – степень радости и зависит от количества выпитой священной нигаманчи.

Они же любят протухшие яйца, так как легкая тухлинка, сероводород придает остроту этим довольно-таки пресным дарам природы.

Итак вот – что такого? Почему для попугая-переростка должно быть не по вкусу кошачье мясо? Если люди могут пить и есть эдакую дрянь, что уж говорить о птицах?

Я не ожидал, что эта тварь будет такой большой! Нет, так-то мне Хелга рассказала – какой примерно у них размах крыльев, каков клюв и каковы когти, но я отнес ее рассказ к разряду местных баек – зачем этой птице быть больше грифа раза в четыре? Да еще и при такой дурацкой раскраске! Но нет – действительность превзошла ожидания, как пишут в женских эротических романах. ЭТО оказалось не просто большим, ОГРОМНЫМ! И бесшумным, быстрым, ловким, как сто пятьсот демонов!

Даже пискнуть не успел, лапы мои оторвались от скалы, и вот уже я лечу на высоте не меньше чем пятидесяти метров над скалами!

Боль почувствовал не сразу – гигантские когти пронзили шкуру, воткнувшись в меня не меньше чем на сантиметр, и первая промелькнувшая мысль у меня была: «Антисанитария, черт подери! Кого он хватал этими когтями до меня?! Зараза!» Почему «он», а не «она», – сам не знаю. Почему-то сразу решил, что это самец. Больно уж здоровый и ярко раскрашенный.

И убедился я в том сразу же, как только вошел в Серый мир, что удалось мне совсем не легко – мешали когти, вонзившиеся в бока. Вернее – боль от моих ран, оставленные этими когтями.

Он хотел есть. Он всегда хотел есть. А еще – он знал, что должен быть в этом месте и никого больше здесь быть не должно. Никого! Все, кто окажется в зоне его охранения, должны быть уничтожены! Если не смогут скрыться. Вокруг Гнезда – ни одного живого существа! Никого – кроме Хозяев!

Убить! И съесть… если получится.

Голод! Голод! Голод!

Еда! Еда! Еда!

Искать! Искать! Искать!

Я едва справился с мощнейшим наплывом чуждых мне простейших эмоций и едва не разбился, выправившись у самой скалы. Тяжело плюхнулся на камень площадки, скрежеща кривыми, острыми как ножи когтями, и застыл, тяжело дыша, опустив огромные крылья.