Вера принесла мне воды, и я сразу выпила весь стакан. Она села напротив меня, и взгляд у нее был встревоженный.
— Тебе нехорошо, Долорес? — спрашивает. — Может быть, хочешь прилечь?
— Нет, — говорю. — Просто на секунду мне что-то дурно стало.
И не соврала. Вдруг понять, в какой день ты убьешь мужа! Тут кому хочешь дурно станет. Через три часа, когда со стиркой было покончено, покупки сделаны и на полки убраны, ковер пропылесосен, а в холодильник поставлена кастрюлечка с ее одиноким ужином (может, она и делила постель с красавчиком когда-никогда, но я ни разу не видела, чтоб она с ним за стол села), я собралась уходить. Вера сидела у кухонного стола и решала кроссворд в газете.
— Так подумай о том, чтобы поехать с нами на «Принцессе» двадцатого июля, Долорес, — сказала она. — В проливе будет куда приятнее, чем на этой раскаленной крыше, можешь мне поверить.
— Спасибо, Вера, — говорю, — но если это будет мой выходной день, я навряд куда пойду. Наверное, дома останусь.
— Ты не обидишься, если я скажу, что трудно выдумать что-то скучнее.
Да когда ты опасалась меня обидеть или кого другого, стерва заносчивая? — думаю, только, конечно, вслух не сказала. Ну а к тому же она вроде бы правда встревожилась, когда подумала, что мне плохо, хотя, может, она просто испугалась, что я хлопнусь носом об пол и перемажу кровью пол на ее кухне — я его как раз накануне натерла.
— Нет, — говорю. — Я же такая, Вера, скучная, как пыльная тряпка.
Тут она опять посмотрела на меня как-то странно.
— Неужели? — говорит. — Иногда и мне так кажется, а иногда… ну, не знаю.
Я попрощалась и пошла домой, а по дороге все свой план обдумывала, нет ли каких накладок. Но никаких не нашла, кроме разных «может», так ведь в жизни одни «может» и есть, верно? От неудачи не убережешься, да только если б люди много про это думали, так все бы на месте и стояло. А еще я подумала, что не заладься что-нибудь, так я всегда могу бросить. Почти до самой последней минуты могу.
Прошел май, наступил и прошел День Памяти, начались школьные каникулы. Я приготовилась образумить Селену, начни она приставать, чтоб я разрешила ей в отеле работать, но мы еще ни разу об этом не заговорили, как просто чудо произошло. Преподобный Хафф, тогдашний методистский священник, пришел поговорить со мной и с Джо. Он сказал, что в летнем лагере методистской церкви в Уинтропе есть две вакансии для девочек-пловчих — помощницами инструктора по плаванью. Ну а Селена и Таня Кэрон обе плавали как рыбы, и Хаффи про это знал, и, короче говоря, через неделю после начала каникул мы с Мелиссой Кэрон проводили наших дочек на паром — они нам с борта машут, мы им с пристани машем, и все четверо ревем, как дуры. Селена одела в дорогу красивый розовый костюм, и я в первый раз ясно увидела, какой она станет женщиной. У меня просто сердце разрывалось… Вот и сейчас тоже… Ни у кого у вас бумажной салфеточки не найдется?
Спасибо, Нэнси. Большое спасибо. Так о чем бишь я?
А, да.
С Селеной все устроилось, оставались мальчики. Я заставила Джо позвонить его сестре в Нью-Глостер, не возьмут ли они мальчиков погостить у них со второй недели июля по первую неделю августа, потому как раза два мы приглашали летом на месяц их двух безобразников, когда они только в школу пошли. Я думала, Джо упрется и Малыша Пита не отпустит, но он и не подумал: решил, наверное, что пожить в тишине и покое тоже неплохо будет.