Кусты на пол-акра разрослись, и пока я сквозь продиралась, только плащ и сапоги меня и выручали. И не в сырости дело было, а в шипах — так в тебя и впивались. На исходе сороковых тут трава росла, цветы, а у сарая колодец был с крышей. Но лет через шесть, как мы с Джо поженились и переехали в дом — ему его дядя Фредди завещал, — колодец высох. Джо уговорил приехать Питера Дойона и найти для нас новое место у западной стороны дома. И с тех пор у нас с водой никаких трудностей не было.

Ну а как мы перестали к старому колодцу ходить, на пол-акра за сараем и разрослась чертова шипастая ежевика высотой мне по грудь. И шипы цепляли мой плащ и рвали его, пока я бродила взад-вперед, высматривая крышку на старом колодце. Ну и руки исцарапала, пока не сообразила рукава на них натянуть.

А под конец я эту чертову яму нашла — но только потому, что сама чуть в нее не ухнула. Я шагнула, а под ногой что-то шаткое, вроде бы мшистое, да как треснет! Только я успела ногу отдернуть, как доска переломилась. Ну, тут мне повезло: упади я грудью, так вся крышка рухнула бы. Дин-дон, дин-дон, из колодца выйди вон!

Я на колени встала, рукой лицо загораживаю, чтоб шипы его не исцарапали и глаз мне не выкололи, а сама крышку осматриваю.

Шириной она была фута в четыре, а длиной в пять. Доски все побелели, искривились и подгнили. Я нажала на одну ладонью — словно на лакричную палочку жмешь. А та, на которую я наступила, вся прогнулась, и свеженькие щепки вверх торчат. Шагни я пошире, так провалилась бы, а я тогда сто двадцать фунтов весила, не больше. А Джо был тяжелее фунтов на пятьдесят с лишним.

В кармане у меня носовой платок был, и я привязала его к кусту у крышки со стороны сарая, чтоб сразу его в спешке найти. А потом вернулась в дом. Ночью сразу уснула и никаких кошмаров не видела — в первый раз с того дня, когда я узнала от Селены, что задумал сказочный принц, ее папочка.

Это на исходе ноября произошло, но я пока ничего больше делать не собиралась. Думается, мне вам не надо объяснять почему, но я все-таки скажу: случись с ним что-нибудь вскоре после нашего с ней разговора на пароме, Селена начнет на меня коситься. А я этого не хотела, потому как частица любви к нему в ней осталась, и, наверное, навсегда, и еще я боялась того, что она почувствует, если чуть заподозрит, что на самом деле было. Что она почувствует ко мне, это конечно, но я даже еще больше боялась, что она почувствует к себе. Ну а о том, как все обернулось… пока ладно. Думается, до этого я еще доберусь.

Вот я и выжидала, хотя ждать для меня всегда всего трудней было, уж раз я приму решение. Но дни шли, складывались в недели, как всегда бывает. Иногда я спрашивала Селену про него: «Отец ничего?» Я такой вот вопрос задавала, и мы обе понимали, про что я. Она каждый раз отвечала «да», и у меня на душе легчало. Ведь примись Джо за прежнее, мне пришлось бы с ним сразу разделаться, риск там или не риск. И последствия тоже к черту.

Ну да как Рождество прошло и шестьдесят третий год начался, у меня и других беспокойств хватало. Во-первых, деньги. Я каждое утро просыпалась и думала: а вдруг он их сегодня тратить начнет? Чего я беспокоилась? Он первые три сотни сразу спустил, и у меня не было способа помешать ему просрать и все остальные, пока я ждала, чтоб время пришло во благовремение, как в Обществе анонимных алкоголиков выражаются. Даже и не помню, сколько раз я искала чертову сберегательную книжку, которую ему в банке выдали, когда он новый счет открыл на эти деньги, но так ее и не нашла. А потому оставалось мне только смотреть, не явится ли он домой с новой пилой или дорогими часами на запястье, и надеяться, что он не просадил их уже — часть, а то и все — за покером по высоким ставкам в Элсуорте и Бангоре, про которые от него же и слышала. Никогда в жизни я не чувствовала себя такой беспомощной.