Я ее спросила, почему так, а она ответила, что ей удобнее делать уроки в классе после занятий, только и всего, а сама странно так на меня посмотрела, будто больше не хотела про это говорить. Мне в ее глазах померещился стыд и еще неправда. Я встревожилась, но решила больше ее не допрашивать, разве что наверняка узнаю, откуда ветер дует. Разговаривать с ней стало трудно, понимаете? Я чувствовала, что между нами холод появился, и догадывалась, с чего все пошло: Джо из кресла приподнялся, весь в крови, а я над ним с топориком стою. Тут-то до меня и дошло, что он, конечно, с ней про это разговаривал, да и о разном другом тоже. Освещал по-своему, так сказать.
Я боялась, что вот начну Селену допекать, почему она в школе задерживается, и отношения у нас совсем уж скверными сделаются. Я и так и эдак прикидывала, как бы мне ее побольше расспросить, но любой вопрос звучал, словно: «Какими ты, Селена, шашнями занимаешься?» А уж если он таким казался мне, тридцатипятилетней женщине, что подумала бы девочка, которой еще пятнадцати не сравнялось? С детьми в этом возрасте тяжело разговаривать: ходишь вокруг них на цыпочках, будто на полу банка с нитроглицерином стоит.
Ну как занятия начались, скоро в школе устроили родительский вечер, и уж я постаралась на него попасть. С классной руководительницей Селены я миндальничать, как с Селеной, не стала, а подошла и напрямик спросила, не знает ли она, по какой причине Селена после уроков теперь на позднем пароме уезжает. А она ответила, что не знает, но, думается ей, Селене так проще делать домашние задания. Ну, подумала я (но вслух не сказала), в прошлом-то году она их прекрасно делала за столиком у себя в комнате, так что изменилось? Я бы и сказала так, если б думала, что у учительницы найдется ответ, да только ясно было, что она ничего не знает. Черт, наверняка тут же за дверь выскакивала, чуть звенел звонок с последнего урока.
От других учителей я тоже ничего полезного не узнала. Только слушала, как они Селену до небес расхваливают — это уж мне никакого труда не составило, а потом поехала домой несолоно хлебавши.
На пароме я села в каюте у окошка и смотрела на девочку с мальчиком у перил снаружи. Они были немногим старше Селены, держались за руки и смотрели, как над океаном восходит луна. Он повернулся к ней, сказал что-то, и она засмеялась. Дурак ты будешь, сыночек, подумала я, если упустишь такой шанс. Но он не упустил, а наклонился к ней, взял ее за другую руку да как влепит ей поцелуй. Господи, ну и дура же ты, сказала я себе, глядя на них. Либо дура, либо совсем старухой стала и не помнишь, что такое пятнадцать лет, когда каждый нерв у тебя в теле брызжет искрами, точно бенгальский огонь, весь день и почти всю ночь. Селена нашла себе мальчика, только и всего. Вот-вот! И наверняка они вместе делают уроки в классе после конца занятий. И больше друг на дружку смотрят вместо учебников, это как пить дать. И так мне сразу легко стало, уж поверьте.
Следующие дни я все время над этим раздумывала… Что ни говори, а когда стираешь простыни, гладишь рубашки и пылесосишь ковры, времени, чтоб думать, у тебя хватает. И чем больше я думала, тем тяжелее мне становилось. Во-первых, ни о каком мальчике она и не заикнулась, а Селена не очень-то скрытничала про свою жизнь. Она уже не была такой откровенной и доверчивой со мной, как раньше, но и стены молчания между нами не было. И сверх того, я всегда считала, что Селена, чуть влюбится, сразу об этом объявление в газету даст.