— А вот некому, да? Некому? Уж скажи честно, что с Матвеевым ты хотел рассчитаться за все его пакости!

— А хоть бы и так! Не читай нотаций, Соня! Я тебя не за то люблю!

— Что, если ругать начну — так разлюбишь? Ах ты негодяй малолетний! — Софья с удовольствием огрела брата подушкой, выплескивая напряжение. Алексей, недолго думая, ответил ей тем же. Ваня Морозов попытался возмутиться, но тут же его приласкали с обеих сторон, и он включился в битву, закончившуюся геройским разгромом горницы.

К тому же одна подушка треснула — и теперь три подростка чувствовали себя чудесами в перьях. Но довольными.

— Что с Матвеем делать будем? — первой пришла в себя Софья.

— Матвей? Волчара тот?

Иван чуть кашлянул, привлекая внимание.

— Да, Ванечка?

— Мама сказала — ежели пожелает, может у нее оставаться.

— Вот как?

— Она хоть и решительная, да в доме тяжко без мужчины. Приказчик ей нужен, прежний заболел сильно…

— Надо ему предложить, — решил Алексей. — Коли согласится — быть по сему.

И к удивлению ребят — Матвей согласился.

Трактир ему держать не хотелось, торговать или воевать — тоже, к казакам — не привык он приказам подчиняться, не та натура. А здесь почти свобода. Да и…

Феодосия, как ни крути, женщина интересная, яркая… мало ли что у них сладится? Ваня, например, на это очень надеялся. Отлично разбираясь в людях, он слышал легкую дрожь в мамином голосе, когда та говорила о ночном госте. И неспроста была та дрожь, ой неспроста…

Не запирать же ей себя на веки вечные?

Ох и веселое время — Масленица!

Старую зиму провожают, новую весну встречают! Гуляния кругом!

Соломенные куклы, колядки, блины, веселье — и та особенная атмосфера праздника.

Тем страннее и страшнее была телега, везущая человека на казнь. Медленно, очень медленно проскрипела она колесами к Болоту[3].

Две кумушки переглянулись. Обе краснощекие, симпатичные, веселые, явно купеческие жены али дочери…

— Луша, что это?

— Ой, Матрена, это, говорят, боярин Матвеев.

— Как?!

— Да, мне вчера все Семен Игнатьевич, супруг мой, рассказал! Он же у меня подьячий в Московском приказе…

— Расскажи, голубушка? Не таи!

— Тут дело темное, государево. Помнишь, когда по Москве слух прошел, что Алексея Алексеевича тати убили? Государя нашего, царевича?

— Ой, помню! Я потом всю ноченьку не спала, молилась за него! Хороший он! Дай ему Бог…

— Вот. А Семенушка мне потом рассказал, что Матвеев этого татя нанял.

— За что ж он так?!

— Да вот! Опаивал он царя зельями заморскими, девку свою ему подсунуть хотел, колдовку чернявую!

— Ужас-то какой!

— Вот! А царевич узнал об этом! Да и отца своего отвел…

— И?

Матрена слушала с горящими глазами. Луша сплетничала увлеченно…

— Матвеев тогда и задумал царевича порешить! Да только не удалось ему ничего! Говорят, убивец выстрелил, да только государь наш сыночка отмолил. Лекарь заморский уж и не надеялся, что царевич оживет, а вот государь как узнал, так сразу в храм бросился. И молился там.

А наутро и оказалось, что оживел царевич!

— Чудо-то какое!

— Не иначе, благословение на нем… А убийца тот, как узнал, в ноги государю бросился, во всем покаялся… царь его и отослал в монастырь дальний, ажно на Соловки!