— Да что ты!
— А Матвеева пытать приказали нещадно, чтобы сообщников выдал…
— Назвал он их?
— Ой, Мотря! Я уж как Семена Игнатьевича ни пытала, а он все одно — молчит! Говорит, за такое дело государево мы с ним можем оба голов лишиться…
— Ой! — Матрена схватилась за щеки. — Неужто ж такие негодяи по земле нашей ходят?!
— Ну, одним-то сегодня меньше станет, — Луша говорила вполне рассудительно. — Сама видишь, Матвеева казнить повезли…
— Туда и дорога ему, негодяю!
— Говорят, что четвертуют его, как татя, культи смолой прижгут, а что останется — на кол посадят!
Матрена в ужасе зажмурилась.
Лукерья усмехнулась. Пока подруга не видела — можно было. Лукерья-то она, Лукерья, а только не простая бабенка. Одна из воспитанниц царевны Софьи.
Сама царевна их с улицы взяла, воспитала, заботилась — и они ей благодарностью ответили. А позднее уж, когда познакомилась Луша с писарем Сенькой, когда полюбила его — отпустила ее царевна. И приданое дала, хватило дом себе прикупить. И Сеньку царевич милостью своей не оставил, тот из простого писаря уже до подьячего дорос…
А взамен что?
Да мелочи.
Вот так с Матреной посплетничать, еще с кумушками — это пустяки. Зато сейчас еще несколько десятков людей ту же сплетню повторяют. Скоро все на Москве знать будут про матвеевское коварство, подхватят, понесут, да еще и разукрасят…
Луше для своей благодетельницы такой мелочи не жалко.
Ну и еще одно. Ежели увидит она кого, годного в царевнины воспитанницы, — мимо не пройти.
Разве то в тягость?
Мотря открыла глаза, опять принялась выпытывать — и Лукерья привычно украшала сплетню страшными подробностями, словно на калаче завитушки делала.
Да разве это большая цена за счастье? За спокойную жизнь рядом с любимым человеком? За детей, которым в жизни нищеты и голода знать не придется?
Дай Бог здоровья и царевне, и царевичу…
Михайло Корибут думал не слишком долго.
Замириться с Русью через брак?
Да о таком только мечтать можно!
Согласен?
Да!!!
Но поторговаться стоит…
Вот с той точки зрения весь диалог и велся. Марфа срочно учила все, что может ей понадобиться. Софья к ней заходить боялась — еще задушит благодарностью-то… Это она мелочь, Марфа же девушка статная, и красотой ее бог не обидел. Но сестренку она так и норовит в объятиях стиснуть. Еще бы!
Все, что Софья ей в ту ночь за разговором обещала, — все сбывается. С лихвой сбывается!
Королевич заморский к ней посватался, да какой!
Портрет прислал!
Кудри черные, взгляд орлиный, стать опять же…
И поди, объясни девочке, что на таких портретиках и козла — орлом нарисуют!
Софья иллюзий особых не питала, знала, что Марфе тяжко придется, ну да ладно, справится, никуда не денется. Любой женщине в мужнином дому радости поначалу мало бывает. Поедут с ней четыре девочки в свите, потом вернутся. А то и замуж в Польше выйдут… Там уж что и как сложится — бог весть.
Ладно, это дело житейское…
Впрочем, Михайло обнаглел до того, что предложил в качестве приданого дать за Марфой часть земель, которые у Польши отвоевали. Или хотя бы, чтобы Россия отказалась от своих прав на управление Запорожской Сечью. Алексей Михайлович разве что в лицо послам не рассмеялся в ответ.