– Где Колов?

Пафнутьев, не торопясь, налил себе в стаканчик водки, поднял его, снова понюхал, протяжно, закрыв глаза, вдыхая хмельной дух хорошей водки полной грудью и прекрасно, негодник, зная, что все это не нравится Сысцову, выпил, замер на несколько секунд, закрыв глаза. Потом бросил в рот кусок белого мяса, потом еще один, уже с хреном, отломил и понюхал корочку черного хлеба, пожевал его... И только после этого поднял глаза на Сысцова, который, кажется, за это время впал в молчаливое бешенство.

– Я могу говорить? – спросил Пафнутьев.

– Вы обязаны.

– Вы дали мне слово? – спросил Пафнутьев, явно поддразнивая Сысцова.

– Говорите, – ответил тот сквозь зубы.

– Не знаю – вот мой ответ. Я действительно не знаю, где генерал Колов. Могу только догадываться...

– Ваши догадки, Павел Николаевич, куда ценнее ваших знаний. Поделитесь.

– Думаю, что он погиб.

– Я тоже склоняюсь к этому, – кивнул Сысцов. – Кто мог приложить руку?

– Не знаю.

– Я уже сказал, что меня не интересуют ваши знания. Меня интересуют только ваши догадки. И чем они будут неопределеннее, тем лучше. Поделитесь самыми глупыми и невозможными своими догадками, Павел Николаевич.

– Байрамов.

– Он мертв. И кажется, вы единственный, кто может сказать что-то внятное о его смерти. Но вернемся к Колову... Колов не мешал Байрамову, Колов ему помогал. Он помогал ему даже тогда, когда ему этого не хотелось. Анцыферов... Колов... Байрамов... Что происходит, Павел Николаевич?

Мясо очень понравилось Пафнутьеву, при одном взгляде на него сразу чувствовался высокий уровень приготовления. Холодное, с перцем и лавровым листом, с чесноком, который был каким-то образом введен в самую заветную глубину этого мяса... А ложка свежего хрена делала эту закуску на свежем осеннем воздухе не просто хорошей или очень хорошей, закуска превращалась в событие, в явление, в душе после нее оставалось тревожное потрясение и желание все повторить... Что Пафнутьев и сделал – все повторил, от глотка водки до бутербродика со свининой и хреном. И мысли в это время посещали Пафнутьева, и мысли. «Пока я пью, пока закусываю, – думал он, – это мое время. Самое главное начнется, когда закончится хрустальный графинчик, когда опустеет тарелочка с холодной свининой, хрен, хлеб... Вот тогда что-то начнется...»

– Вы отвлекаетесь, Павел Николаевич, – заметил Сысцов с раздражением.

– Нет сил, Иван Иванович! Нет никаких сил устоять перед этим запахом, цветом, вкусом. – Пафнутьев развел руки в стороны и окинул окрестности счастливым хмельным взором. И заметил несколько фигур, разбросанных вокруг, – раньше их не было. Один крепенький парнишка сидел под деревом, покусывая кленовый листок, второй маячил у ворот, третий сидел на ступеньках дома.

– Я слушаю, – напомнил о себе Сысцов.

– Бывает, Иван Иванович, что один и тот же человек может помогать, может и вредить. Это бывает в тех случаях, когда помогать ему приходится вынужденно.

Сысцов кивнул, принимая довод. Его шерстяная куртка в крупную клетку прекрасно вписывалась в теплые тона осени, в осенние краски, в возраст самого Сысцова.