В этом ключ к рассказу о Мэри-Энн Волклей, двадцатилетней девушке, которая умерла от «простого перенапряжения сверхурочной работой» после того, как непрерывно в течение двадцати шести часов делала дамские шляпки для гостей, приглашенных на бал принцессы Уэльской в 1863 году. Ее работодатель («женщина с приятным именем Элиза», как язвительно замечает Маркс) была потрясена тем, что девушка умерла, не закончив пришивать украшение к шляпке.
Если бы этих людей не существовало, Чарльз Диккенс вынужден был бы их придумать. В «Капитале» немало того своеобразия, которое присуще Диккенсу, и Маркс периодически дает ясные намеки на любимого автора. Вот, например, как он наносит удар защитникам буржуазии, кто утверждает, что критика Марксом конкретного применения технологии обнаруживает в нем врага общественного прогресса, который полностью против машинного оборудования:
Это определенно рассуждение Билла Сайкса, известного головореза. «Господа присяжные, горло этого коммивояжера было без сомнения перерезано. Но это не моя вина. Это вина ножа. Неужели из-за этого временного недоразумения надо упразднить использование ножа? Разве его использование в хирургии не является целительным, а в анатомии — искусным? И желательным помощником на праздничном столе? Если вы упраздните нож — вы отбросите нас в глубины веков, где еще не было цивилизации.
Билл Сайкс не произносит такой речи в «Оливере Твисте» — это сатирическое экстраполяция Маркса. «Они мои рабы, — иногда он говорил, указывая на книги на полках, — и они должны служить мне так, как я хочу». Задача этой неоплаченной рабочей силы была в том, чтобы предоставлять сырье, из которого позже можно было лепить в соответствии с собственными целями. «Его беседа не течет по раз и навсегда выбранному руслу, но меняется, как многочисленные книжные тома на его библиотечной полке, — писал корреспондент из «Чикаго трибьюн», посетивший его в 1878 году. — О человеке можно судить по прочитанным книгам, и вы можете сделать выводы по названиям, которых я запомнил, взглянув невольно на его полки. Шекспир, Диккенс, Теккерей, Мольер, Расин, Монтень, Бэкон, Гете, Вольтер, Пейн; английские, американские и французские сборники официальных документов; работы политические и философские на русском, немецком, испанском, итальянском, и т. д, и т. д.». И на самом деле: в 1976 году профессор С.С. Правер написал книгу из 450 страниц, полностью посвященную списку литературы, цитируемой Марксом. I том «Капитала» Маркса содержит в себе цитаты из Библии, Шекспира, Гете, Мильтона, Гомера, Бальзака, Данте, Шиллера, Софокла, Платона, Фукидида, Ксенофонта, Дефо, Сервантеса, Драйдена, Гейне, Виргилия, Ювенала, Горация, Томаса Мора, Самуэля Бутлера — и еще ссылки на страшные сказки об оборотнях и вампирах, английские романы, популярные баллады, песни, мелодрамы и фарсы, мифы и пословицы.
А каков же собственный литературный статус «Капитала»? Маркс знал, что нельзя победить через посредников, лишь демонстрацией чужого красноречия. В I томе он выказал презрение к тем экономистам, которые «под парадом литературно-исторической эрудиции или посредством инородной примеси скрывают свое чувство научного бессилия и боязливое осознание того, что вынуждены учить других вещам, абсолютно чуждым для них». Страх того, что он сам мог оказаться среди них, может объяснить то мучительное допущение в послесловии ко второму изданию: «Никто не может чувствовать литературные недостатки «Капитала» сильнее, чем чувствую их я сам». Даже если так, то удивительно, что совсем немногие рассматривали эту книгу с литературной точки зрения. «Капитал» породил бесчисленные тексты, анализирующие трудовую теорию стоимости Маркса или его закон падения нормы прибыли, но только горстка критиков обратила серьезное внимание на упоминание в нескольких письмах Энгельсу им самим заявленных амбиций создать произведение искусства.