Пару раз на моей памяти ночами грабили Военторг, и милиция ходила по квартирам, выясняя, не слышал ли кто подозрительного шума. А один милиционер, с прищуром косясь на меня, рассказал, что, по их сведениям, какой-то мальчишка-подручный залез в магазин через форточку и открыл окно ворам, а те утащили все шубы в меховом отделе.

Уже при мне обитатели дома в большинстве своем были происхождения отнюдь не графского. В соседнем подъезде жил мой троюродный брат Генка, малый добрый и несчастный. Когда ему было лет десять, он с одноклассником принялся фехтовать ржавыми рапирами, которые валялись на какой-то свалке неподалеку. Рапира товарища воткнулась бедному Генке в глазницу и, как говорила мама, прошла ему в мозг на десять сантиметров. Генка выжил, но превратился в инвалида. Он стал очень толстым, подволакивал правую ногу и плохо владел левой рукой. Я любил заходить к Генке. В комнате у него имелась цветомузыка — ночами он выкручивал разноцветные лампочки, которыми в праздники украшали все фонарные столбы проспекта Калинина. Последний раз я видел Генку зимой восемьдесят первого, незадолго до полного выселения дома. Тогда он остался один в целом подъезде. Генка позвал меня, чтобы показать своих новых друзей, и оказалось, что у него в огромной мансарде настоящая воровская малина каких-то наголо бритых людей с татуировками. Они копошились на грязных тряпках, постеленных на графский паркет, и когда я вошел, так недобро на меня уставились, что я быстро оттуда слинял. А по безлюдной улице, перегороженной металлическими скобками, десятками расхаживали топтуны, охраняя покой Брежнева, помещенного в те дни в кремлевскую больницу.

Дед Никита любил проводить вечера в компании мужиков, которые до темноты резались в домино за столом недалеко от ворот. К ним иногда подсаживался сам Буденный, без церемоний приходил из соседнего дома и давай забивать козла.

Среди любителей домино был грузный человек по имени Коля, он служил шофером в правительственном гараже и возил на «Чайке» какого-то большого партийного начальника. Коля частенько получал для него продуктовые заказы в главном распределителе для первых лиц государства, находившемся на нашей же улице. Когда начальник бывал в отъезде, Коля хранил заказы у себя в холодильнике.

Зная это, доминошники обожали приставать к Коле:

— Ну, что там сегодня у твоего?

На что Коля хмурился и отвечал неизменное:

— Мужики, не обижайтесь, но я подписку давал о неразглашении. Вам-то что! А я и с работы вылечу, и из партии!

Мужики перемигивались, они знали Колю. Потому как после второго стакана — а продуктовый при Военторге был в двух шагах — Коля обычно мотал головой и махал рукой:

— Да и хрен с ней, и с работой, и с подпиской этой! Устроили тут государственную тайну из жратвы! Не они меня в партию принимали, не им у меня и партбилет отбирать!

После чего резво бежал домой и возвращался с пакетами. Коля по очереди выставлял на стол продукты, которые выдавались высшему руководству страны. Мужики глазели на свертки, осторожно щупали банки, коробки, бутылки, восхищенно качали головами, присвистывали и вздыхали.