Но искренне смеялся он один. Он пытался «общаться» с женщинами и предпочел бы забыть этот опыт, вычеркнуть его из памяти. Он начал исследование с посещения кофеен, которые, по словам редактора, облюбовали «извращенцы». До сих пор Джону удалось поговорить лишь с одним «извращенцем», и реплики их сводились к «да», «спасибо» и «до свидания». Он не был уверен, сумеет ли распознать «гомика» с первого взгляда, но, как выяснилось, по этому поводу можно не волноваться. За соседним столиком сидела парочка «хабалок». Нетрудно догадаться, почему их так называют: пронзительные голоса, аффектированные манеры, утрированные жесты. И снова Джон задумался, не так ли он сам выглядит со стороны, и в очередной раз дал себе слово быть осторожнее, сдерживать смех, говорить потише, более низким голосом.
А дома, у мамы, отчима, братишек и сестренок — мир и покой. В этом тесном доме царил порядок, все чисто, так и сверкает. Ему всегда казалось, что здесь говорят только правду и каждое слово блестит и переливается, как бриллиант чистой воды. Пусть те, кто издевается над святостью семейного очага и твердит о скелетах в шкафу, придут и полюбуются его семьей. Больше всего на свете он мечтал когда-нибудь создать такую семью для себя. Обрести очаг, покой, полную безопасность.
Только внешний облик матери казался крупным и сильным, даже подавляющим. Ее дух — прежде Джон говорил «душа» — кроток и нежен, невинен и застенчив. Он был почти уверен, что она никогда не слышала про однополую любовь, а услышав — не поверила бы. Специалисты, эти самонадеянные врачи и психологи, утверждали, будто гомосексуалистами становятся сыновья волевых женщин, склонных к доминированию в семье. Им бы познакомиться с его матерью, смиренной, тихой, сострадательной, всегда готовой склониться перед мужским мнением, — и двое ее сыновей выросли «голубыми».
Насчет Десмонда он теперь уверен, точно так же, как знал, что следующий за ним по старшинству брат и самый младший «нормальны». Младшему едва исполнилось четырнадцать, но Джон вполне мог это угадать, он бы разобрался, даже если бы мальчику было восемь лет или шесть. Но так ли это важно? Главное — скрывать, скрывать как можно дольше, годами, чтобы мать и Джозеф никогда ничего не узнали. В той стране, где все они жили, скрывать позорную тайну необходимо. Он уже убедился, что лучше заболеть сифилисом или попасть в сумасшедший дом, нежели сознаться в гомосексуальных наклонностях.
III
Специалист по заразным болезням, у которого Джон брал интервью в местной больнице, считал себя либералом. Он сказал Джону, что, по его мнению, с проституцией бороться не стоит, а то размножатся гомосексуалисты. Джон спросил, является ли гомосексуализм болезнью, и если да, относится ли он к числу недугов, от которых этот врач берется лечить.
— Я занимаюсь венерическими заболеваниями, — не слишком приветливо ответил врач. — Но на мой взгляд, сексуальное отклонение — болезнь. Как видите, я называю это отклонением, а не извращением. Этих людей следует жалеть, а не судить. Мы обязаны лечить их, а не сажать в тюрьму.