Он заставил себя отвести глаза от фигуры на той скамье. Закурил. Назначил себе десять минут — столько времени займет одна сигарета. После этого он уйдет. Вернется домой — не в комнату, которую снимает, а в дом у Мидленд-арч, увидит родных, переночует на раскладном диване и перед сном сумеет принять решение. Что делать дальше. Во-первых, прекратить свидания с Шейлой. Это будет правильно, это будет великодушно. Он ведет себя с ней нечестно, ведь он никогда не сможет… никогда, никогда! Никогда больше. Ему вспомнились те случаи на Филиппинах, но усилием воли, сжимая кулаки, разжимая, стискивая ладонями голову, он изгнал этот образ. Глубоко затянулся.
Можно сходить к врачу. Разумеется, не к семейному, не к тому, который лечит маму, братьев и сестер. Что бы там врачи ни говорили о конфиденциальности, довериться им нельзя. Если мать узнает, останется только покончить с собой. И эту мысль тоже надо заглушить, подавить, умертвить в зародыше. Он обратится к частному врачу, заплатит наличными, и тот направит его на лечение. Сигарета почти докурена. Он посмотрел на пруды и берег за ними. В гладкой поверхности каждого озерца отражалось бурное небо. И тут он заметил, что человек, сидевший на другой скамейке, поднялся и идет к нему.
Как мог он заметить? Он же не смотрел в ту сторону. Он ощутил колебание воздуха слева, как раньше о чужом присутствии ему возвестила вибрация земли. Теперь он поднял глаза. Да, мужчина направлялся к нему. Нужно уходить. Джон докурил сигарету, закопал окурок в глинистую почву и уткнулся взглядом в колени. Сейчас мужчина подойдет, заговорит с ним. Скорее всего, попросит закурить. Он достанет зажигалку, щелкнет и при свете огонька увидит молодое лицо…
Но мужчина опустился на скамейку, на дальнем от Джона конце. Джон глянул на него и тут же отвел взгляд. Тучи сгустились, потемнели, луна скрылась за ними. Он мало что мог рассмотреть. Мужчина зажег сигарету, и ее огонек показался необычно ярким. Они сидели, каждый на своем краю скамьи, и Джон снова загадал: я выкурю еще одну сигарету и тогда уйду, вернусь домой.
Человек откинулся на спинку скамьи. Сигарета небрежно свисала с его губы. Глаза Джона привыкли к темноте, две сигареты позволяли кое-что разглядеть. Мужчина поглаживал себя. Он закрыл глаза и не видел реакцию Джона, но Джон знал: тому известно, что на него смотрят. Он следил за тем, как человек на другом конце скамьи засунул руки в штаны, как его ладони движутся медленно, медленно и умело — так показалось Джону. Он не знал, что делать, но ведь что-то делать надо. Домой уйти он уже не мог. Уйти домой значило отказаться от всего, отречься от надежды, умереть. Он должен сделать что-то. Он начал повторять движения того человека.
Он делал это раньше, но так — никогда. Никогда у него не было при этом товарища. Он даже не мечтал о таком: двое мужчин сидят, разделенные только скамьей, сигареты у обоих погасли, глубочайшая тишина многозначительнее любого слова, и только руки ритмично движутся. Мужчина повернул голову и открыл глаза. Они встретились взглядами.