— Слушай меня внимательно, народ, — устало объявил Иван. — Мы теперь не просто так идем на смерть, а имеем подходящий транспорт, худо-бедно, отмазку, бравый внешний вид и даже документы. Стыдно гибнуть, имея такое прикрытие, согласитесь. Джерри, Януш, берете мотоцикл и следуете в хвосте. В разговоры ни с кем не вступать — не позорьте меня своим хреновым немецким. Разбираться будем мы с Марией. Мы вдвоем едем в кабине, а остальным, уж не обижайтесь, придется корчить из себя узников. Вы пятеро — заключенные, уяснили? Ключи от решетки будут у меня. Уж поместитесь как-нибудь, в тесноте, да не в обиде. В общем… сам не представляю, что из этого выйдет. — Он нервно засмеялся. — Януш, далеко до ближайшей переправы?
— Можно на мост Помятовского, но это далеко. Александровский мост намного ближе, правда, там охрана, повсюду войска, посты… Думаешь, прорвемся?
— Выбора нет. Обрисуй в трех словах дорогу, помолимся, да в путь…
— Коммунисты молятся? — озадаченно сморщил лоб Джерри. — Странно, нам говорили, что у вас нет бога…
— Во-первых, я не коммунист, — отрезал Иван, — не заслужил пока такой высокой чести. Во-вторых, это фигура речи, дубина ты заморская…
Глава одиннадцатая
А ведь, как ни крути, действительно, оставалось только молиться. Маленькая колонна выступила с территории особняка перед рассветом, повернула на север, потом опять на восток мимо скорбных развалин храма Святого Филимона. Стрельба в квартале Зворень давно стихла, оставалось лишь предполагать, насколько плачевно там все складывается. Перед тем, как завести мотор, Маша наклонилась к Ивану, взяла за руку, поцеловала в щеку — и этот поцелуй до сих пор горел, щекотал кожу, всячески напоминал о себе. Он отчаянно отвлекал! Форма штурмбаннфюрера Рихтера сидела ладно, не давила, не вгрызалась в кожу. Хоть за это спасибо ордену СС. Перед началом операции все бегло умылись, насколько можно, почистились — не сказать, что форма сияла, но смотрелась терпимо. Излишняя чистота должна настораживать — война кругом! Иван аккуратно вел машину. Раньше приходилось управлять такими штуками, они не строптивы в умелых руках. Иногда он оборачивался. Люди в клетке смотрели исподлобья — надо же, обидели. Конечно, неприятно — из одной клетки попасть в другую. Юзеф как-то ненароком обнимал немку. Тельма сильно сдала, осунулась, глаза обросли кругами. Не подпирай ее люди с двух сторон, она бы упала. Наспех перевязанный Каляжный сипло дышал, ему не хватало кислорода. Иван не знал, как будет прорываться, и вообще возможно ли это, но он был обязан! Какая-то злость появлялась к полякам Хаштынскому и Крынкевичу. Кто они такие, в чем их ценность для будущей Польши? Обычные дядьки — избитые, дерганые, порядком напуганные…
Иногда он поглядывал в зеркало заднего вида. Мотоцикл не отставал. Кембл был вылитый немец, важно надувал щеки, восседая в коляске. Ковальскому пришлось натянуть защитные очки — от греха подальше. Физиономия фактически пропала, осталась лишь худоба и щетина, способная вызвать вопросы. Истинный ариец даже в сложной ситуации должен быть как на плакате! Но в целом эти двое в эсэсовском облачении смотрелись вполне терпимо.