Танки уходили в юго-восточном направлении. Колонна беглецов удалялась на восток — по прямой, как стрела, улице Подлин. Грохот на востоке становился явственнее, распадался на отдельные составляющие — пулеметные трели, взрывы снарядов. Район, как ни странно, выглядел сносно. Добротные каменные дома, целые деревья. Зияли проломы в стенах, воронки на проезжей части, но тотальных разрушений не было. Немцы укрепили практически каждый дом, возводили пулеметные гнезда, снайперские точки. В нескольких местах дорогу преграждали баррикады — впрочем, возможность для проезда пока сохранялась. Снова проверка, шлагбаум, настороженные лица служащих полевой жандармерии с бляхами. Боец чахоточно кашлял, тер слезящиеся глаза.

— Доброе утро, герр штурмбаннфюрер… — стрельнул он глазами на мелькнувшее перед носом удостоверение.

— Доброе, — кивнул Иван. — Замечательный день предстоит, чего уж там. У вас проблемы, господа жандармы?

— Герр штурмбаннфюрер, в полутора километрах отсюда уже позиции русских… Мы, конечно, все понимаем…

— Боюсь, вы ничего не понимаете, — бросил Иван и доверительно понизил голос: — Не хотелось бы раскрывать подробности секретной операции СС и СД, но эти комиссары и евреи, — показал он за спину большим пальцем, — через полчаса будут обменены на наших ценнейших агентов, имеющих секретную информацию по наступлению русских. Это может полностью изменить ситуацию на фронте, и я не потерплю, если вы нас здесь продержите хоть лишнюю минуту!

Жандарм струхнул. О, да, он был бы жутко рад поменять все на фронте! Так надоело отступать под ударами русских!

— Конечно, герр штурмбаннфюрер, вы можете проезжать… Позвольте один вопрос? Зачем русским отдавать наших ценнейших агентов, обладающих такой информацией?

— Они не знают, что это ценнейшие агенты, — отрезал Иван, перехватывая взгляд готового надавить на гашетку Кембла. — Что вы еще хотите знать, уважаемый? Имеется ли у меня предписание канцелярии Управления? К сожалению, не имеется, дело возникло срочно. А канцелярию, как вы могли слышать, сегодня ночью разнесли на кусочки польские мятежники.

Не мог он об этом слышать. Никто не разносил канцелярию. Но откуда ему знать? Стушевавшись под недобрым взглядом, жандарм махнул рукой: пропустить!

Еще шестьсот метров, снова пост. Пулеметы, мешки с песком, пустые глаза пулеметчиков под стальными шлемами. Уже не жандармы, которых просто обмануть, — СС.

— Нет, мои нервы уже потихоньку рвутся… — прошептала Маша, вытирая платочком лоб.

Наличие женщины в машине сильно удивило шарфюрера. У него были умные глаза, что в данной ситуации совсем некстати. Он внимательно разглядывал женщину, обошел машину, осмотрел заключенных. Искоса глянул на экипаж мотоциклета, который усердно делал каменные лица. Иван возмущенно повторил текст, что и на предыдущем посту.

— Позвольте еще раз взглянуть на ваш документ, господин штурмбаннфюрер, — вежливо попросил эсэсовец. Чем и подписал себе приговор. Не такие уж умные оказались у него глаза!

Пассажиры «Кюбельвагена» все поняли. Настал момент истины. И экипаж мотоциклета понял. И даже заключенные в своей клетке. Иван пожал плечами, протянул документ, в котором без обиняков была пропечатана чужая физиономия. Немец вперился глазами в удостоверение. Иван с Машей быстро переглянулись, и она без слов все поняла. Часовой недоуменно взглянул на предъявителя, обнаружив вопиющий диссонанс, а Иван, включив передачу, отогнулся, чтобы не оказаться на пути пули. Маша выстрелила, унтер-шарфюрера отбросило вместе с документом — да и шут с ним, с документом! Отжать сцепление, педаль в пол, руку на рычаг! Машина рванула, как на гоночной трассе. Лай «костореза» за спиной — Кембл самозабвенно стрелял, валя присутствующих при проверке автоматчиков. Ковальский тоже выжал полный газ…